Реквием в Вене - Тони Поллард

— И что Шрайер сделал с письмом? — поинтересовался Гросс.

— Сжег его, как и требовал Малер. Во всяком случае, он так говорит. А затем смыл пепел в унитаз, как якобы было приказано в письме.

— Давайте предположим, что он говорит правду насчет письма, — сказал Гросс. — Почему такие тщательные инструкции? Хватило бы и простого указания уничтожить письмо, чтобы оно не попало в руки журналистов. Если письмо действительно написал Малер. Но если написал еще кто-то, выдавая себя за Малера, то он действительно мог прибегнуть к чрезвычайным предосторожностям, чтобы письмо никогда не смогли проверить. Проверить можно даже сожженное письмо на предмет опознания почерка.

— Или давайте предположим, что письмо состряпал сам Шрайер, — высказался Дрекслер. — В таком случае история его бесследного и безвозвратного исчезновения гарантирует, что против истории Шрайера ничего не возразишь.

— Но были ведь и другие посетители, — вклинился Вертен. — Другие, с возможным мотивом и знанием о страсти Малера к рахат-лукуму.

Дрекслер справился в листке бумаги на своем столе.

— Верно. Ляйтнер и певица-сопрано. Но они вроде бы, по всем рассказам, примирились с Малером. Тогда зачем отравлять его? — Он опять бросил взгляд на лист. — И ваш человек, — сказал он, кивнув на Вертена.

— Да. Господин Тор. Он должен был произвести изменения в завещании Малера.

— И что же это за изменения? — спросил инспектор.

— Я не уверен, что я имею право говорить вам, инспектор Дрекслер. В конце концов, господин Малер является моим клиентом.

— Адвокат, мне не надо напоминать вам, что это — расследование убийства.

— Не Малера, — заявил Вертен. — Пока еще нет. Фройляйн Каспар и господина Гюнтера — да, но разве мы уже, вне всяких сомнений, связали эти смерти с покушением на жизнь Малера?

— Позвольте, — вмешался Гросс, — вам не кажется, что вы рассуждаете не совсем справедливо, Вертен? Я хочу сказать, что мы все стремимся к одной цели.

— Дело не в цели, Гросс. Дело в принципе. Если человеку не обеспечена разумная охрана от вторжения в его частную жизнь, тогда я вообще не понимаю, до чего мы дошли.

— Цивилизация не рухнет от этого, — прогудел Гросс.

— Ваше возражение не основано на законе, Вертен, — заявил Дрекслер. — В Австрии такой привилегии не существует, но я должным образом отмечаю, что вы не желаете поделиться такими сведениями.

— Я действительно должен посоветоваться об этом с Малером.

— Бог ведает, когда он будет в состоянии говорить, — усомнился Гросс. — Я уверен, что он в данный момент был бы счастлив получить любые известия, связанные с человеком, ответственным за эти покушения. Малер же сказал вам именно это, когда его вынесли с поезда.

Дрекслер, конечно же, был прав, Вертен знал это. В австрийском законодательстве пока что не существовало гарантии защиты частной жизни или сохранения тайны между клиентом и доверенным лицом, как это имело место в Англии и других странах, но профессионалам еще предстояло позаботиться об этом в будущем. Что касается уголовного права, что клиент мог доверить своему защитнику, зная, что того могут заставить поделиться этими сведениями с обвинением? Ничего. По крайней мере если он в здравом уме. Так что, конечно, адвокат никогда не мог быть уверенным в истории своего клиента, что еще больше усложняло защиту. Гросс, прослуживший долгие годы в качестве расследовавшего должностного лица, а также и обвинителя, едва ли в таких вопросах стал бы на сторону Вертена, адвоката-защитника. Однако сейчас было не время и не место вести эту битву.

— Короче говоря, Малер хотел поставить условие, что если его сестра Жюстина сочетается браком с господином Арнольдом Розе, то она будет исключена из его завещания.

Дрекслер тихо присвистнул.

— А ей известно об этом?

— Вот этого я не могу сказать, — пожал плечами Вертен.

— Не можете или не хотите? — наседал на него Дрекслер.

— Я не имею представления об этом. Вилла Керри — не огромное здание. Жюстина могла подслушать разговор между Малером и Тором. Проверьте у вашего человека там, не заметил ли он, что сестра шныряет под дверьми.

— А как насчет прислуги? — поинтересовался Гросс. — Должна быть кухарка или приходящая горничная.

И Дрекслер, и Вертен покачали головой.

— Малер не переносит прислугу за городом, — объяснил Вертен. — Он уверяет, что она отравляет воздух и что он не в состоянии творить в ее присутствии. Лето — его время для сочинения музыки.

— Домашними делами занимались сестра и госпожа Бауэр-Лехнер, — добавил Дрекслер. — Возможно, пришло время поподробнее побеседовать с сестрой и ее поклонником.

— Будьте осторожны, сыскной инспектор, — предупредил Гросс. — В конце концов, ее брат только что был отравлен.

— Да, и это могла проделать именно она.

При этих словах Вертен покачал головой:

— Перед тем как вами полностью завладеет идея завещания в качестве мотива, Дрекслер, мне следует сообщить вам, что господин Малер не является состоятельным человеком. Он имеет то, что зарабатывает в должности директора Придворной оперы, но и расходы его весьма значительны. Малер не скопил больших сумм от предыдущей службы в Гамбургском и Будапештском театрах. А как композитор он заработал совсем немного своими симфониями и песенными циклами. Возможно, заработает в будущем, но не сейчас. Так что исключение сестры из завещания выглядит больше символическим, нежели влекущим за собой ощутимые последствия.

— Однако же господин Розе — дело совсем другое, ведь так, Вертен?

Вертену было не совсем понятно, что же Гросс имел в виду под этим.

Гросс продолжил развивать свою мысль:

— Как видно на примере его брата Эдуарда, женившегося на другой сестре Малера, тот был практически изгнан из Вены по причине отсутствия работы. Наш господин Малер ревнив и мстителен. Все, что ломает график его работы, его повседневную и творческую жизнь, он встречает в штыки. Возможно, Арнольд Розе опасался, что то же самое случится с ним, и принял меры во избежание такого поворота событий?

Такая возможность существует, подумал Вертен, но определенно не такая вероятность. То немногое, что он узнал об Арнольде Розе, пребывая на вилле Керри, заставило его скорее сочувствовать этому человеку, нежели подозревать его. Розе производил впечатление хорошего и верного друга как Малера, так и Жюстины. Он как-то не мог представить себе этого музыканта подсыпающим мышьяк в рахат-лукум Малера.

— Если вы не возражаете, Дрекслер, — вызвался Вертен, — возможно, мы могли бы провести эти беседы сначала вдвоем. Они знакомы со мной и не будут излишне настороженны, как это может случиться при допросе служащим полиции.

Однако из того, что ему поведала Натали, Жюстина могла сейчас быть менее расположена к такой беседе с глазу на глаз, обвиняя его в том, что он «сбежал» из их дома. Но он предпочел не упоминать Дрекслеру о такой возможности.