Женщина перемен - Алла Холод

— Илья уехал? — спросила я.

— Сегодня улетел, — подтвердила Аня, — вчера мы сняли ему новую квартиру, там есть домашний телефон, я его записала, вот, возьми.

Листок с номером скользнул в карман моей курточки.

— Когда он вернется?

— Он ничего не сказал, — ответила Аня, сосредоточенно разглядывая этикетку на баночке с кремом, — сообщил только, что ему нужно уладить какие-то дела у себя на работе. Велел ждать его и ничего не предпринимать.

— Легко сказать, — прошептала я, чувствуя, как на глаза наворачиваются предательские слезы, — я осталась с мужем один на один. И не знаю, что мне делать. Я боюсь, что за мной следят. А он уехал и не знает, когда вернется!

— Тихо, Любочка, тихо, — зашептала Аня, — не месяц же нам его ждать, в конце концов.

— А сколько? — вырвалось у меня. — Сколько?! Почему он ничего не сказал?

— Да может, нисколько, — успокоила меня Аня, — может, он уже вечером будет в городе.

К родителям я поехала вечером, предупредив Максима, чтобы по дороге с работы он забрал меня от них. Телефон на новой квартире Ильи не отвечал. На следующий день я удалила дурацкую папиллому и сделала звонок из медицинского центра. Телефон молчал. Я попросила маму, чтобы она периодически набирала номер, который я записала ей на листочке, и как только кто-то отзовется, сразу сообщила мне. Но и мама на мои вопросы отвечала отрицательно. Так прошло три дня. Потом еще три. От Ильи не было никаких известий. Мы еще раз встретились с Аней, и она ничего не смогла мне сообщить, только мямлила что-то нечленораздельное. Лицо у нее при этом было какое-то виноватое. Эта неделя вымотала меня до последней степени. Я не находила себе места. Не знала, что мне думать и что делать. Максим был корректен со мной, в душу не лез и в постели не приставал. Истекла неделя, и я, стойко державшаяся без спиртного все это время, не выдержала. Когда Максим ушел на работу, я спустилась в магазин, купила себе бутылку коньяка и выпила ее под тарелку яблочных оладий. Уже еле стоя на ногах и размазывая по щекам слезы, доплелась до телефона и, плюнув на конспирацию, набрала чертов номер телефона. «Я набираю этот номер последний раз, — пообещала я себе, — если он не вернулся, я больше никогда его не увижу».

Ответом мне были нескончаемые долгие гудки.

Самолет сел в 9 утра. Утренним рейсом летали в столицу в основном деловые люди. Они были в хороших пальто, несли дорогие портфели. Выйдя вместе с ними в оживленный зал прилетов домодедовского аэропорта, Илья ощутил себя в безопасности. Чувства, еще вчера до болезненности острые, стали стихать, утопая в едином гуле, в котором перемешались приветствия встречающих, выкрики таксистов, объявления, звучащие из репродуктора. Унизительная конспирация, неудобства и суета, связанные с переездом, почти бессонная ночь — все это отобрало последние силы. К усталости примешивалось чувство стыда перед Любой, невозможность все рассказать ей, объяснить. А тут вся эта история с Ингой Малышевой… Она ведь могла подумать черт знает что! Например, что он пошлый хлыщ и трус. И во второй раз сбегает из города просто потому, что у него рыло в пуху и он боится получить по заслугам. Надо было остаться? Тоже не вариант. Если о его пребывании в городе узнали люди, связанные с Яровым, значит, узнает и сам Яровой. И что он может один против них? Вернее, если вдуматься, то может. Но только не один. Ему нужно подготовить ловушку, заманить туда добычу и захлопнуть капкан. Нужно все подготовить, иначе Аню подстерегает большая опасность. Он вдохнул холодный промозглый воздух и стал оглядываться по сторонам в поисках приличного таксиста. Можно было, конечно, дойти до экспресса, который за пятьдесят минут домчит до Павелецкого вокзала, сесть в метро, потрястись 25 минут, потом пересесть на маршрутку. Если не придется ждать ни экспресса, ни маршрутки, которые вообще-то ходят часто, через два с небольшим часа он будет в Люберцах. Один из таксистов заметил его колебания, наметанным глазом вычленил из толпы «своего» клиента и двинулся навстречу. В эту минуту Илья передумал. В данном случае плотная, густая в эти часы толпа в метро безопаснее. Он перебросил сумку через плечо и зашагал по направлению к аэроэкспрессу.

Илья был в Люберцах через два часа и двадцать минут. Зашел в супермаркет, в отделе кулинарии выбрал свекольный салат с чесноком, говяжьи отбивные, сырники, прихватил сметану, хлеб. Чай и кофе дома есть. В аэропорту перед вылетом он перекусил бутербродом и чашкой чая, в полете съел пачку засахаренных орехов, и теперь его желудок терзали сильнейшие голодные спазмы. Илья набрал еще разных пакетиков с орехами, упаковку «Вискаса» для общественной кошки Светки, которая была законно прописана в подъезде, потому что никогда в нем не гадила, и пошел домой.

Светка, названная так в честь подобравшей ее девочки, встретила Илью радостным мяуканьем. Спрыгнула с подоконника, где наводила марафет, старательно вылизывая серую мордочку, потерлась о джинсы. Она давно его не видела, но была уверена, что Илья не может явиться на свидание к ней с пустыми руками. На втором этаже у Светки была оборудована столовая: имелись две миски для еды и одна для питья. Илья раскрыл пачку корма, на что Светка отреагировала существенным тычком головы в руку и громким «мяу».

— Угощайтесь, девушка, — сказал ей Илья и поднялся к себе на третий этаж.

В квартире пахло запустением. Он уехал сразу после новогодних праздников, когда получил приглашение от Альбины на фуршет в «Белой лилии», а квартира уже будто нежилая. Впервые Илья вошел сюда три года назад, когда в состоянии полуневменяемости уехал из своего родного города. Ему было не столько страшно, сколько обидно. Во-первых, его считали виновным в смерти женщины, за которую он не нес никакой ответственности. Он давно не спал с ней, ничего ей не обещал, ее не обманывал. Во-вторых, его обвинили в предательстве человека, который ему верил и его поддерживал. Но ведь Илья никого не предавал! Он не имел шанса оправдаться, его не хотели слушать, и это было больно и несправедливо. Но самое ужасное, что он потерял работу, которую любил. Когда он собирал вещи, он считал, что все, что с ним происходит, — чудовищная ошибка, которая должна разрешиться. Не может же Сергей Иванович полностью игнорировать его доводы, есть же, в конце концов, презумпция невиновности! Илья понимал: ему тяжело и трудно, он только что потерял любимую женщину, а горе — плохой подсказчик в ложной ситуации, но пройдет время, и Сергей Иванович поймет, что допустил ошибку. Он уезжал в Люберцы, к тетке, старшей сестре своей рано умершей мамы, потому что больше ему податься было некуда. У нее, по крайней мере, можно было зацепиться на первое время, пока он не найдет работу или пока — во что Илья все-таки верил — ситуация не разрешится и Яровой не позовет его обратно. Тетка Инесса жила одна, чем-то серьезно болела и Илью приняла с большой радостью — ей становилось все труднее справляться со своей беспомощностью и одиночеством. Она выделила Илье комнату в своей просторной двушке в старом доме с высокими потолками, уютную и светлую. Квартира у нее была выдающаяся: с красивым паркетом, тяжелыми шторами на окнах, старым, но идеально настроенным пианино «Беккер», с канарейкой в клетке и фикусами в массивных кадках, с уютными торшерами, которые по вечерам заменяли Инессе основное освещение. На круглом столе всегда лежала колода карт Таро исполнения знаменитого эзотерика Алистера Кроули, в прихожей гулко тикали старинные напольные часы. Первые дни Илья метался, раздираемый противоречивыми чувствами: он раскаивался в том, что постыдно сбежал, что позволил запугать себя. Вместе с тем он чувствовал, что как бы ни разрешилась ситуация, а в родном городе он уже не будет чувствовать себя так, как прежде. Инга отомстила ему за его равнодушие и за свою поруганную любовь, не при жизни, так после смерти. Ее тень вечно будет маячить у него за спиной, стоит ему оказаться в родном городе. Он не хотел быть с ней при ее жизни, а теперь она не хочет, чтобы после ее смерти он находился рядом с местом ее вечного успокоения. Илья рассказал тетке свою историю, она взялась за Таро и строго-настрого приказала ему ни под каким предлогом не появляться в городе, какой бы острой ни была необходимость. Во всяком случае, в ближайшее время.