Две головы и одна нога - Иоанна Хмелевская

– Кто?

– Да пани прокурор же! Благородные чувства она ценит очень высоко.

– О Езус-Мария…

Капитан помрачнел, отхлебнул пива и опять заулыбался.

– Честно скажу, если бы они не увязли в Америке, вышли бы сухими из воды. А тот ваш… ну, Еленина любовь… так он с самого начала обо всем знал, Спшенгеля на вилку наколол, а чего ждал – понятия не имею. Ну, допустим, растерял нужные бумаги, но хоть сказать кому надо мог ведь? Уже могли завести дело, теперь присовокупили бы новые данные, глядишь, так просто и не удалось бы подлецам вывернуться. А он только сейчас раскололся, да и то не официальные дал показания, а опять же в частной беседе кое-что порассказал. Не разрешил ни в протокол занести, ни на пленку записать.

– Не так уж глуп, каким кажется, – заметила я. – Прекрасно знает, что обращение в полицию так же поможет, как мертвому припарки. А может, он решил подождать, пока в нашей стране уменьшится преступность? Особенно среди правящей верхушки. И уголовный кодекс изменится, а русской мафии вообще придет конец.

– Вы что, верите в такие чудеса? – изумился капитан.

– Ничто не вечно под луной. Говорят, даже и самому свету придет конец. Неужели, пан капитан, вы думаете, что конец света настанет, а конец мафии – нет?

– Холера ее знает…

– А вот и нет! – пророчески заявила я. – Человеческая стихия – это страшная сила. В конце концов люди выйдут из себя и, подобно тому как уже это однажды было, сами добровольно двинутся на Дикий Запад. Я очень рассчитываю на молодежь, любящую развлечения. Скоро их перестанут устраивать старушки с только что полученной пенсией, гораздо больше пользы принесет ограбление мафиози. У поляков есть собственная гордость, особенно когда ничего кроме гордости и нет. Только надо предварительно как следует подготовиться…

Капитан с ужасом взирал на меня. Пришлось принести третью банку пива, чтобы он пришел в чувство.

– Разрешите, продолжу. Вам уже ничто не грозит, – сказал капитан, и, клянусь, в его голосе я услышала что-то вроде сожаления. – Наконец-то они сообразили, что им следует держаться от вас подальше. А теперь вы уже не сможете им навредить, даже если напишете и опубликуете целую эпопею о преступности. Вот разве что и в самом деле приметесь агитировать нашу гордую молодежь…

– Нет, не примусь, – пообещала я.

Только теперь я поняла, какую громадную пользу можно извлечь из промашки капитана. Правда, официально полиция в ней не призналась, никто не высказывал ни малейшего намерения компенсировать мне понесенные убытки, а я сама не настаивала на возмещении ни материального, ни морального ущерба от взрыва в прихожей, но капитан Борковский в частном порядке мучился угрызениями совести и по личной инициативе пытался как-то вознаградить меня за последствия собственного недосмотра. Чтобы в свою очередь не испытывать угрызений совести оттого, что поверяет мне служебные тайны, он попытался проверить мое прошлое.

Когда выяснилось, что это прошлое уже проверялось полицией неоднократно, капитан испытал неимоверное облегчение и камень свалился с его полицейской совести. Полиция заинтересовалась мною уже много лет назад, и не потому, что я совершала какие-то преступления. Напротив, проверив и убедившись в моей полной лояльности, мне разрешили приобщаться к кое-каким уголовным делам и даже раз на полицейской машине возили к трупу. Позже, когда на много лет я связала свою жизнь с прокурором, им, естественно, пришлось рассмотреть меня под микроскопом. Потом мне втемяшилось в голову получить загранпаспорт, захотелось по заграницам поездить. Полугодовую баталию я выиграла, но меня, само собой разумеется, просеяли сквозь самое мелкое сито и ничего сделать не смогли, ибо я оказалась особой законопослушной, никогда не нарушала уголовного кодекса и никакой социальной опасности собой не представляла. Не могла представлять, а все говорило о том, что и не хотела.

Простой честный человек, который к тому же всегда говорит правду и не пытается лгать полиции, пусть даже по глупости, представляет собой настолько редкое явление, что капитан был потрясен и проникся ко мне полным доверием. И в результате позволил себе не только открыть интересующие меня аспекты расследования, но и те, о которых я и понятия не имела, а также ознакомил меня с некоторыми из своих личных умозаключений. Тут большую роль сыграл Новаковский. Считая, что чистосердечное признание облегчит его участь, Новаковский разошелся, как тропический ливень, и удержу ему не было.

Личный контакт с упомянутым выше подонком был невозможен, присутствовать на допросах я не могла, вот и вцепилась в капитана когтями и зубами, вытягивая из него все подробности. Особенно интересовали меня детали, связанные с внутренними переживаниями Мизюни, которые я могла без труда понять, в отличие от ее же махинаций в области легального и нелегального бизнеса. Бедный капитан, чтобы удовлетворить мои запросы, вынужден был принести мне магнитофонную пленку с записью разговора, чтобы я смогла ее прокручивать сколько душе угодно и отцепилась от него.

– Моя собственная, – сухо информировал меня капитан. – Вспомогательный материал. Раз уж вам так необходимо…

С официальными материалами по автокатастрофе, в которой погиб «Спшенгель», я ознакомилась еще до этого. Свидетелями катастрофы были супруги Либаши, оказывается. Ехали они себе спокойно по шоссе из Равы Мазовецкой в Груец и Пясечно, как вдруг их обогнал на машине какой-то ненормальный. Мчался он со скоростью сто восемьдесят и не вписался в поворот. Моросил дождь, асфальт был мокрым, машина пошла юзом и врезалась в придорожное дерево. Когда супруги подъехали, машина ненормального уже горела. Не знаю уж, как таким показаниям могли поверить. Если бы это было правдой, то значит, упомянутый Спшенгель или совсем спятил, или вел машину в состоянии сильного алкогольного опьянения, ничего не соображая, ибо трасса из Равы Мазовецкой в Груец представляет собой весьма неплохое шоссе и надо очень постараться, чтобы там разбиться. Однако показания свидетелей были приняты следствием на веру, да и с какой стати не поверить двум добропорядочным иностранцам, зачем им лгать? Особенно радовались местные полицейские власти потому, что оба упомянутых иностранца так хорошо говорили по-польски.

Теперь Новаковский говорил правду. Как Мизюне удалось склонить Ренуся совершить роковое путешествие, он, Новаковский, по его словам, не знал, но зато знал, как Спшенгель разделался с Ренусем. Встретились, Спшенгель огрел Ренуся по голове, затолкал в машину, машину с Ренусем без особого труда удалось столкнуть с шоссе и насадить на дерево, а уж потом поджечь – и вовсе просто. Мизюня не принимала во всем этом личного участия, тактично повернулась задом и наблюдала за шоссе – не едет ли какой ненужный свидетель. С документами не возникло осложнений, ибо Ренусь, в соответствии с пожеланиями жены, приехал уже с бородой, на фотографиях тоже фигурировал в бородой, Спшенгель тоже в свое время запустил бороду. Так что замена актеров завершилась без проблем.

Слушая пленку, я поняла, что Новаковский Мизюню не любит, а Спшенгеля панически боится. И совершенно этого не скрывал, напротив, всячески подчеркивал. Сам, невинный как ребенок, вынужден был участвовать в афере принудительно, ему угрожали, и вообще, от постоянного страха заработал нервное расстройство…