Вернуться из ада! С победой и пленными - Александр Марков

Стволы коротких винтовок Стечкина, к которым крепились ножи, хоть и были раза в полтора меньше, чем огромные, похожие скорее на копья винтовки Груши, все равно казались здесь слишком большими и неудобными. Они стали бесполезными после первого же выстрела. У людей не оставалось времени, чтобы передернуть затвор и загнать в ствол новый патрон. Со всех сторон их окружали кусты и деревья, точно сражающиеся оказались в клетке и теперь не могли даже хорошенько размахнуться. Ремешки винтовок постоянно цеплялись за ветви, направление удара немного изменялось, и он еще больше ослабевал. Его хватало только на синяк или ссадину. Череп таким не раскроишь и кости не сломаешь. Вероятность насадить противника на нож была немногим выше, чем у рассеянного, забывшего сачок энтомолога, гоняющегося за насекомыми и пробующего поймать их только булавкой, которую он вытащил из своего галстука.

Человеческие тела перемешались, как шахматные фигуры на доске в середине партии. Рингартен поспел сюда, когда противники уже разделились по парам. Они попали в ситуацию, схожую с той, в которой часто оказывались армии античного мира: строй рассыпался, большая часть солдат перебита, а все происходящее превратилось в слабоуправляемый хаос.

Для Рингартена соперников не осталось. Он выбрал ближайшую пару дерущихся. Они перехватили друг другу запястья и замерли в позиции, когда никто из них уже не мог даже на миллиметр приблизить свой кинжал к груди врага и одновременно хотя бы немного отвести чужой от своей. Это состояние относительного покоя требовало от них чудовищных усилий, лица исказились от напряжения и боли, по коже стекали ручьи пота. Странно, что они еще не попробовали перегрызть друг другу горло. Время играло на руку немцу. У русского был сильно рассечен лоб. Кровь запеклась коркой над правой бровью. От напряжения рана вновь открылась, и кровь стала затекать в глаз. Он наполовину ослеп. Силы быстро покидали его. В левом глазу разгоралось отчаяние. Драгун уже понял, что проиграет. Он застонал. Рука дрогнула, а потом произошло то, что бывает с источенными временем костями, которые кажутся прочными, но рассыпаются в прах при одном прикосновении. Нож вошел ему в грудь почти по рукоятку. В глазах немца появилось торжество, но он вдруг уловил, что к нему приближается еще один русский. Хватка драгуна ослабела, но он все еще продолжал сжимать запястье немца. Оседая, русский потянул его следом за собой. Самокатчик едва не потерял равновесие, согнулся, но устоял. Он успел выдернуть из груди русского свой кинжал, следом за которым, как хвост кометы, потянулся фонтан крови, заливший немца, а потом несколькими судорожными движениями высвободил и свою руку, но…

Рингартен оказался рядом с ним, а у самокатчика осталось время на то, чтобы закричать. Автоматная очередь оборвала его на полуслове. Это было нечестно. Если бы он ударил прикладом, тогда был шанс победить, а так… Немец стоял с таким видом, словно размышлял, падать ему или нет, но Рингартен немного подтолкнул его, и тот повалился прямо на труп драгуна, еще больше измазавшись его кровью, одновременно пачкая убитого русского и своей. Они были квиты. По индейскому обычаю они стали братьями. Очередь вышла чуть короче, чем того хотел Рингартен. Он по-прежнему давил на курок, но автомат молчал, видимо, закончились патроны.

На шахматной доске становилось все свободнее.

Рингартен уловил какое-то движение рядом с собой, его руки инстинктивно вскинулись вверх, закрывая автоматом лицо. Руки прогнулись, автомат едва не врезался в переносицу, остановившись в нескольких миллиметрах от нее. Рингартен понял, что сумел отбить удар тесака, который оставил на прикладе зарубку. Снайперы на своих ружьях обычно помечают так каждый удачный выстрел. На плечах немца были лейтенантские погоны. Он немного наклонился вперед, словно давая их получше рассмотреть. Рингартен ударил его прикладом автомата, словно отмахивался от назойливого насекомого. Приклад врезался в левую скулу немца, с противным чавканьем раздробил ему кость и отбросил в сторону. Эрих выпустил тесак, растопырил руки, точно хотел что-то поймать. Его пальцы наткнулись на ствол дерева, а потом он врезался в него правой скулой. Этот удар был не таким сильным, как удар прикладом, но все равно немца опять отбросило. Он зашатался, его глаза начали закатываться, а ноги подогнулись, и он сел на корточки, одновременно полуобернувшись, и из-за этого спина его уперлась в ствол дерева.

Рингартен проскользнул мимо него, даже не посмотрев на то, как немец падает.

Игорь перемахнул через мертвое, как ему казалось, тело немца, но тот был еще жив и неожиданно попробовал ухватить штурмовика за ногу. Пальцы соскользнули с ботинка, рука сорвалась и замерла. Рингартена немного развернуло, он приземлился на одну ногу, сделал по инерции пару шагов и наткнулся животом прямо на приклад. Удар заставил его согнуться в поклоне. Игорь хватал ртом воздух, но легкие словно закупорились, в них попадали только капли. Ему на голову обрушилась каменная глыба. Он припал на одно колено, но тут же поднял голову и попытался встать на ноги. Автомат он выронил – этот момент как-то ускользнул от его сознания, и Рингартен вдруг понял, что ему нечем защититься от кинжала, который приближался к его лицу. На его лезвии блестели отблески солнца. Рингартен закрыл лицо ладонью, словно его глазам мешал яркий свет. Он даже не мог уклониться. У него болела шея, и он не мог ею двинуть, словно голову насадили на кол. Металл пронзил ладонь насквозь, но до лица так и не добрался, остановившись примерно в пяти сантиметрах от щеки. Вспышка боли вернула Рингартену угасающее сознание и разогнала сгущающиеся перед глазами сумерки. Игоря толкнуло назад, и он стал заваливаться на спину, увлекая следом за собой немца, который так и не смог вытащить кинжал из ладони штурмовика. Немец скрежетал зубами, вертел рукоятку, из-за этого рана становилась все больше, но вытянуть лезвие никак не мог. Оно не было зазубренным, но тем не менее застряло, зацепилось то ли за кости, то ли за сухожилия. Что-то впилось Рингартену в спину, но это были только сломанные ветки. Они не проткнули даже одежду и только слегка, через ткань, поцарапали кожу.

Наконец немец выдернул кинжал. Для этого ему пришлось упереться коленями в грудь штурмовика и сильно потянуть на себя. Безумные глаза самокатчика искали место для нового удара, рука заносила над головой кинжал. С лезвия капала кровь, она падала и на немца, и на Рингартена. Когда самокатчик стал опускать лезвие, штурмовик попытался перехватить его запястье, но промахнулся и лишь еще больше забрызгал немца своей кровью. Она выплеснулась фонтаном из раны. Рингартен успел подумать, что его кровь сделалась похожей на серную кислоту, потому что она мгновенно прожгла в груди самокатчика дырки, да еще отбросила его далеко назад. Но его сознание уже помутилось. Перед глазами плавал белесый туман, а в ушах грохотал водопад. Игорь не слышал выстрелов. Тем более он не мог уже увидеть и почувствовать, как возле него появился Мазуров.

Тот, кто играл русскими, действовал не по правилам. Он ввел в сражение еще несколько дополнительных фигур. Но возможно, это пешки стали ферзями.

Траву вытоптали, кустарник поломали, на листьях осела кровь. Воздух, переполненный испарениями свежей крови, стал кисловатым на вкус.