След черного волка - Елизавета Дворецкая

Убедившись, что все самое важное уже сказано, Лютава вышла. За дверями обчины волновалась стайка девок, очень желавших знать, какой ответ Лютомер дал сватам. Лютава нашла среди них Ветлицу, то есть Ратиславу и будущую княгиню вятичей, и сказала ей одно слово:

– Пляши!

Но была в Ратиславле другая невеста, которой вовсе не хотелось плясать.

– Ну что? – Едва Лютава, вернувшись к себе в избу, шагнула через порог, как к ней бросилась Гордяна. – Они решили? У нас будет свадьба?

– Навья кость! – Лютава хлопнула себя по бедру. – А про тебя‑то они и забыли!

– Забыли? – Гордяна остановилась перед ней, глядя во все глаза.

– Про тебя и речи не было. Про меня только…

– И ты…

– Нет, меня за Ярко не отдают. Я… меня смолянскому воеводе обещали. А за Ярко Ветлица пойдет. Она тоже девка хоть куда.

– Но как же я? – прошептала Гордяна. Ее светло‑карие глаза наполнились слезами. – Почему он… не хочет? Чем я ему… не жена? – с трудом сквозь плач выговорила она.

Лютава удивилась: до сих пор Гордяна держалась тихо и настороженно, и она никак не предполагала в гостье такой бурной любви к жениху‑оборотню. Лютомер и так был старше ее почти на десять лет, а с сединой в волосах стал в глазах юной невесты и вовсе дряхлым дедом.

– Что ты? – Лютава обняла ее за плечи. Худенькая Гордяна была ниже ее на целую голову и смотрелась совсем девочкой. – Чего ревешь‑то?

– Почему он не хочет? – доносилось сквозь рыдания. – Я… чем нехороша… И что теперь со мной будет? Я не поеду домой! Не поеду! Хоть в лес убегу, пусть меня там звери лютые растерзают! Я… утоплюсь лучше, пусть водяной меня берет. Я… Он… Скажи ему! – Гордяна вдруг подняла покрасневшее от слез лицо и устремила на Лютаву молящий взгляд из‑под мокрых ресниц. – Попроси его, пусть возьмет меня в жены! Иначе гибель моя! Ты не знаешь… Иначе возьмут меня ха… хаза… хазары…

И она опять зарыдала. Лютава, изумленная и мучимая любопытством, как могла успокаивала ее, обнимала, гладила по голове, уверяла и клялась, что никто и никогда не отдаст ее хазарам, как уверяют ребенка, что он может спать спокойно – волк не придет, а если придет, то отец зарубит его топором. Ей ужасно хотелось разобраться, в чем дело. При чем тут хазары?

– Они… у кагана… – с трудом глотая воду, которую подала ей Новица, говорила Гордяна. – У них каган вместо князя. И у кагана двадцать пять жен. Он какую землю завоюет, от той земли берет себе княжью дочь в жены. И теперь вот я…

– Так неужели вас хазары завоевали? – Лютава не поверила своим ушам.

– Не завоевали, но… Полки наши разбили. И князь полянский не с нашими, а с саварянами оказался. Стрыя Святомера ранили, чуть живого на поле подобрали. И принесли его к беку Сухалу, воеводе хазарскому. Тот хотел ему голову рубить… или конями разорвать… да отговорили его, убедили отпустить восвояси. Дескать, сам помрет, а перед тем клятвы даст… Князь обещал дань платить со всей Оки, как донские лебедяне платят, и еще… девку в жены…

– Так пусть Святкину дочь и отдают. – Лютава смутно вспомнила, что видела возле Семиславы несколько юных падчериц. – Тебе‑то что?

– Так если Доброслав отдаст, то он и князь. А если Ярко князь, то надо меня‑а‑а…

Лютава снова ее обняла и застыла, будто окаменев. Если? Кто сестру отдаст, тот и князь? Так, выходит, Ярко не рассказал им о своих делах самого главного! Они с Доброславом, старшим сыном Святомера, еще не решили, кто унаследует власть над вятичами. Однако новый князь получит племя, которое обязано данью и должно в знак покорности отдать знатнейшую из своих дочерей в жены кагану!

И ее, Лютаву, Ярко пытался сделать княгиней этого племени! Похоже, сами боги ей послали воеводу Красовита, давшего возможность приличным образом отказаться от этой чести!

– Позови князя! – бросила она Новице, которая таращила глаза на рыдающую невесту. – И ее брата тоже!

Однако Новица вернулась ни с чем.

– Не выходил еще никто, – доложила она, разводя руками. – Все толкует князь со старейшиной, куда же я полезу?

– Ну так я сама пойду! Позови хоть Обиляну, чтоб побыла с ней.

Оказывается, после ухода Лютавы из обчины Ярко не успокоился. Он настаивал, что прошлым летом был лишь княжичем и потому мог себе позволить полюбить младшую сестру. Но теперь, когда род не уберег его невесту, а он стал князем, ему подходит только старшая дочь, и Лютомер должен отдать Лютаву, чтобы искупить вину в исчезновении Молинки.

– А если не отдашь, пожалеешь! – в запальчивости воскликнул Ярко.

– Я пожалею! – Лютомер даже привстал, будто готов был немедленно кинуться в драку, но вспомнил, что он уже не волк, а князь, и сдержался. – Ты что же – грозить мне вздумал?

– Себе же сделаешь хуже! Отдашь старшую сестру – она будет княгиней, а отдашь младшую – и меня, и ее погубишь! Без старшей дочери мне Добряту не перебить, потому что он вдову отцову за себя возьмет и тогда уж со стола не слезет, хоть поленом его гони!

– Что?! – И вот тут Лютомер все‑таки встал.

И оказалось, что о делах на Оке он не знает почти совсем ничего…

* * *

Род князя Святомера издавна жил на реке Упе, там, где притоки Оки сближались с верховьями Дона. Среди лесов, сменявших полосу лесостепи, лежало их поселение – Гостилов, основанное далеким предком. Упа течет меж дубрав и смешанных лесов в широкой долине, где холмистые берега поднимаются широкими уступами, порой на значительную высоту; на таких уступах род вятичей устраивал свои селища, не сооружая им никакой рукотворной защиты.

Городец невдалеке от Гостилова, на мысу над Упой, в незапамятные времена был поставлен не то голядью, не то еще каким забытым племенем. Когда‑то он был окружен валами, но сейчас там никто не жил, валы оплыли и уже не годились для защиты. Вятичи поставили там длинные дома‑обчины вдоль внутренней стороны вала, и жители волости собирались в них на обрядовые пиры.

Князя вятичей Святомера Дедославича хоронили по первой весенней траве. Остыла крада, на другой день Чернава – бывшая княгиня и старшая жрица – собрала прах в глиняный сосуд и понесла на Столпище: туда, где обретали последний дом все жители Гостилова. В широком логу по обе стороны от тропы располагались столпы – малюсенькие избушки на пеньке, с одним крошечным окошком. Внутрь такой избушки ставили сосуд с прахом, сосуды с медом и кашей, потом покрывали крышей, а в поминальные дни просовывали миски с угощением в оконце. Таков был древний погребальный обряд вятичей, который лишь по окраине их нынешних земель уже начал сменяться возведением курганов – во враждебном окружении сама земля была призвана защищать мертвых.

После водворения праха Святомера в столп была тризна – состязания воинов, потом старейшины и родичи уселись на кошмы вокруг избушки, чтобы разделить с умершим последнюю трапезу.