Идеальный друг - Мартин Сутер

Фабио попросил продавщицу завернуть фунт свежих равиоли с сыром рикотта, подсоленное сливочное масло, шалфей, кусок пармезана, пармский окорок и две бутылки бароло. Дыню в сетке он выбрал сам. На лотке перед входом в лавку он обнюхал пять штук, прежде чем остановился на одной.

Пока продавщица заворачивала покупки, Грация расспрашивала его о похоронах.

– Много было народу?

– Довольно много.

– Красивая панихида?

– Вроде ничего.

– По католическому обряду? Или по протестантскому?

– Ни то ни другое.

– По иудейскому?

– Панихида была, но не религиозная.

– Как это? – изумилась Грация.

– Трудно объяснить, Грация.

– Вот и я так думаю.

Фабио уже стоял на другой стороне улицы перед подъездом Норины, а Грация все еще качала головой. Или снова качала?

Норина ждала его у приоткрытой двери в квартиру. Она побледнела. Тени под глазами стали еще темней. Грустно улыбаясь, она пригласила его войти.

Фабио старался не смотреть по сторонам. Но он чувствовал, что в квартире кое-что изменилось. Зеркало над комодом заменил рекламный постер, рядом с дверью появилась хромированная вешалка, из прихожей исчез коврик, а паркет был заново отциклеван и натерт.

Он отнес покупки в кухню. В кухне все вроде бы осталось по-прежнему. Если не считать, что рядом с кофеваркой появилась соковыжималка для апельсинов.

Дверь из кухни в маленькую лоджию была открыта. Там виднелись три горшка, в которых махрово цвела конопля. Лукас иногда позволял себе подобные удовольствия. Единственно, чтобы доказать, какая ты богема, поддразнивал его Фабио.

Фабио распаковал еду и принялся резать дыню. Норина сортировала мусор. Бумагу в один контейнер, пластик – в другой, дынные семечки – в третий, с пищевыми отходами. Она была в узкой юбке до колен, в туфлях на плоском каблуке и просторном тонком хлопчатобумажном свитере, под которым, когда она двигалась, то и дело вырисовывалась грудь. Все это было выдержано в тонах, не желавших иметь ничего общего с черным цветом.

Фабио срезал с окорока жирные края, свернул ломтики и уложил их на две тарелки с ломтями дыни. Потом откупорил вино.

– Только на тот случай, если ты будешь пить. Я вчера перебрала, – заметила Норина.

Фабио отставил бутылку на кухонный стол. Развернул пачку масла, бросил его на маленькую сковородку и поставил на конфорку. Потом вымыл шалфей, нащипал листочков и высыпал на скворчащее масло.

Ели они за кухонным столом. Молча. Каждый боялся сказать что-то фальшивое. Кухню наполнял аромат шалфея.

После еды Норина отвела его в комнату, которая когда-то была его комнатой. Теперь там стояли письменный стол, стул и кресло, знакомые Фабио по квартире Лукаса. Еще там валялись картонные коробки, некоторые пустые, некоторые битком набитые, некоторые полупустые или наполовину заполненные книгами. У стены громоздились книжные полки и еще не собранный книжный стеллаж.

Они поставили на середину комнаты пустую коробку и сложили в нее валявшиеся на полу вещи. А потом стали разбирать содержимое коробок.

Каждый листок, каждая заметка, каждая газетная вырезка, каждая квитанция, каждая рукопись – все, что журналист успел собрать за свою короткую жизнь, казалось им обоим достаточно важным, чтобы в последний раз взять это в руки, рассмотреть, оценить и отложить в сторону.

Они просидели на полу до двенадцати ночи, сосредоточенно разбирая архив Лукаса. С каждым часом его присутствие в комнате становилось все более ощутимым. Фабио был потрясен тем, какое важное место он, Фабио, занимал в его жизни. Они обнаружили папки со статьями, которые публиковал Фабио Росси; записи, которые оставлял на картонках под пиво и салфетках Фабио Росси; дурацкие афоризмы, которые приклеивал к экрану компьютера Фабио Росси; заметки на полях рукописей Лукаса, которые делал Фабио Росси; фотографии Фабио Росси с Лукасом Егером; фотографии Фабио Росси с Нориной Кесслер. Но ни малейшего следа материалов доктора Барта они не обнаружили.

Когда они потушили свет в комнате и закрыли дверь, Норина сказала:

– Теперь я бы выпила стакан вина.

Фабио раскупорил бутылку и наполнил два стакана. Они сели за кухонный стол и подняли стаканы.

– Помянем Лукаса, – сказала Норина.

– Помянем Лукаса.

Они молча выпили.

После долгой паузы Фабио заметил:

– Я не знал, что играл такую важную роль в его жизни.

Норина кивнула.

– Фабио сказал. Фабио так считает. Фабио всегда так делал, Фабио то, Фабио се.

– Это, конечно, действовало тебе на нервы.

– Если мы ссорились, то в большинстве случаев из-за тебя. Он был потрясен твоим поведением. Тем, как ты изменился. Для него это было крушением целого мира. И все-таки он ни в чем тебя не обвинял.

Норина глотнула вина. Она даже немного раскраснелась.

– Представляешь, мы ссорились из-за того, что я отказывалась навещать тебя в клинике, Он взывал к моей совести, когда я не отвечала на твои звонки и сообщения. Мне кажется, он готов был собственноручно уложить меня в твою постель. Однажды он сказал, что тебя спасло чудо. И нам не подобает лишать тебя шанса прожить вторую жизнь.

– Чудо второго шанса. И такое заявил атеист. – Он наполнил стаканы. – For the road, на. дорожку.

– Ты приехал на велосипеде?

Фабио прикинул, стоит ли говорить ей правду, и не решился.

– Его украли, – только и сказал он.

– Твой шикарный алюминиевый велосипед? – Штернштрассе – не самое подходящее место для шикарных алюминиевых велосипепедов.

Норина неуверенно предложила:

– Ты мог бы переночевать и здесь.

Фабио посмотрел ей в глаза.

– Я бы с удовольствием.

– На кушетке для гостей, о'кей?

– О'кей, – согласился Фабио, словно ничего другого он и не имел в виду.

– Вчера… – она подумала, – вчера мы напились с отчаяния.

– И прекрасно.

– Прекрасный отчаянный поступок двух пьяных.

Когда они вместе застилали кушетку, Норина сказала:

– Последние два дня он жил в «Гурраме». Может быть, эти документы остались там, в его вещах? Давай завтра съездим и поищем. Завтра после обеда я свободна: национальный праздник.

Он настоял на том, чтобы она первой заняла ванную. Подошел к открытому окну и стал вглядываться в ночь. Во всех домах на другой стороне улицы было темно. Только витрина пиццерии Нери была освещена. Чтобы отпугивать грабителей, согласно теории покойного Лино Нери.