Дочь кардинала - Филиппа Грегори

– Что она здесь делает? – требую я ответа.

Мы находимся в личных комнатах, где, кроме нас, никого нет. Закрытая дверь отделяет нас от большой залы, где наши гости ожидают, чтобы мы повели их на ужин, а повара на самом нижнем этаже клянут небеса за то, что мясо перестояло в очагах и пирожные стали слишком румяны.

– Я ее освободил, – спокойно отвечает он. – Мне казалось, что ты будешь этому только рада.

Я замолкаю, чтобы внимательно на него посмотреть. У него не было оснований думать, что это может меня порадовать. Его непривычно кроткое выражение лица подсказывает мне, что он прекрасно понимал: привезя мать в наш дом, он разожжет самую настоящую войну внутри семейства, которая долгие два года не выходила за пределы полных ярости и неловких извинений писем. После ее последнего письма, в котором она назвала моего сына, собственного внука, бастардом, а моего мужа вором, она мне больше не писала. Она сказала, что я опозорила отца и предала ее, что она больше не считала меня своей дочерью. Она прокляла меня материнским проклятьем и сказала, что отныне мне придется жить без ее благословения и что она даже на смертном одре не вспомнит моего имени. В ответ я не написала ей ничего. Ни единого слова. Я решила, что, став женой Ричарда, я лишилась матери и отца. Один сложил голову на поле битвы, вторая бросила меня и оставила сражаться за свою жизнь в одиночестве. Мы с Изабеллой называли себя сиротами.

До этого дня.

– Ричард, ради всего святого, зачем ты привез ее сюда?

Наконец он решает быть со мной честным.

– Джордж собирался ее захватить, – сказал он. – Я это точно знаю. Он собирался ее взять и опротестовать решение короля поделить ее владения между ним и мной, потребовав восстановления справедливости и возвращения ей ее собственности. Он объединил бы все имущество Уориков, якобы передав его в руки полноправной хозяйки, а потом все бы у нее забрал. Он собирался держать ее у себя дома так, как держал тебя, и он обязательно отобрал бы у нас все, Энни. Я просто был должен увезти ее из того места, чтобы его опередить.

– Выходит, чтобы не дать Джорджу ее захватить, ты сделал это сам? – сухо уточняю я. – То есть совершил именно то преступление, в котором подозревал собственного брата?

Он поднимает на меня мрачный взгляд:

– Когда я женился на тебе, я пообещал, что буду тебя защищать. И сейчас я защищаю твои интересы.

Напоминание о времени, когда он за мной ухаживал, тут же заставляет меня замолчать.

– Я не думала, что твое обещание обернется вот этим.

– Я тоже, – ответил он. – Но я дал слово тебя защищать, а без этого мне бы не удалось сдержать обещание.

– Где она будет жить? – У меня кругом идет голова. – Она же не может теперь вернуться в аббатство, да?

– Здесь.

– Здесь?! – Я почти кричу на него.

– Да.

– Ричард, да мне страшно даже просто видеть ее. Она сказала, что я ей больше не дочь, что я никогда больше не получу материнского благословения. Она сказала, что я не должна была выходить за тебя замуж. Она называла тебя такими именами, которые ты бы ей ни за что не простил! Она назвала нашего сына… – И я замолкаю, не в силах этого повторить. – Не стану я говорить, как она его назвала. Я даже думать об этом не хочу.

– А я не хочу этого слышать, – весело заявляет он. – И мне совершенно не обязательно ее прощать, а тебе – ждать ее благословений. Она будет жить здесь как наша гостья, и ты можешь не встречаться с ней, пока не захочешь. Она может есть в своих комнатах и молиться в собственной часовне. У нас тут хватит места, Бог свидетель. Мы можем даже дать ей собственный дом с прислугой. Ей незачем будет тебя беспокоить.

– Как это она не будет меня беспокоить? Она же моя мать! Мать, которая от меня отвернулась. Она сказала, что до самой смерти не станет упоминать моего имени!

– Тогда думай о ней как о своей пленнице.

Я опускаюсь в кресло, в потрясении глядя на него.

– Моя мать – моя пленница?

– Она была пленницей в аббатстве Бьюлли, а теперь пленница здесь. Она никогда не получит своего состояния, она лишилась его, как только попросила убежища в аббатстве, услышав о смерти твоего отца. Тогда она сделала выбор, решив оставить тебя наедине с опасностями открытого сражения на поле боя. Так что сейчас она получила ту жизнь, которую выбрала сама, и будет жить так по собственному выбору. Она нищая, и она лишена свободы. Просто так сложились обстоятельства, что ее тюрьма теперь не Бьюлли, а этот замок. Возможно, ей это понравится даже больше, чем в любом другом месте. В конце концов, этот замок был ее домом.

– Она приехала сюда невестой, и этот замок стал ее семейным очагом, – тихо говорю я. – Здесь каждый камень в стене напоминает ей о том, что она тут хозяйка.

– Ну что же…

– Это все равно ее замок. – Я смотрю в лицо своему молодому мужу, такому решительному, такому красивому, и понимаю, что ничто из сказанного мной не сможет изменить принятого им решения. – Мы живем здесь как воры, а теперь истинный хозяин вернулся и будет следить за нами и взимать должную плату за наши деяния, требовать воздаяния по праву, потому что это ее родные стены, ее родной кров.

В ответ он лишь пожимает плечами. Я и до того знала, что он был человеком быстрых решений, способным, как и его брат, на сильные решительные действия. Детство мальчиков Йорка прошло в борьбе против короля, в наблюдении за тем, как отец, а следом за ним и братья рискуют своими жизнями и всем, что у них было на войне. Что бы ни было, братья Йорки были способны и на смелость без сомнений, и на упрямство без предела. Я знала, что этот человек не откажется от стремления достичь своей цели без всяких угрызений совести. Но я не подозревала о том, что этот мужчина способен захватить мать собственной жены, чтобы удерживать ее против ее воли под крышей собственного дома, чтобы лишить ее принадлежащей ей собственности. Я знала, что мой муж – человек не слабый, но то, что он может быть таким каменно жестким, оказалось для меня новостью.

– Как долго она будет здесь жить?

– Пока не умрет, – спокойно отвечает он.

Я вспоминаю о короле Генрихе, который провел последние годы своей жизни запертым в Тауэре и умер в тот же самый вечер, когда братья Йорки вернулись с победой из Тьюксбери и решили положить конец его роду. Я представляю, как трое братьев тихо вошли в темную комнату, пока он спал, рассчитывая на защиту их крова. Я даже набираю воздуха, чтобы задать ему еще один вопрос, но замолкаю, так ничего и не сказав. Я понимаю, что боюсь спросить своего молодого мужа, как долго, по его мнению, проживет моя мать.

Неохотно, ощущая подкатывающую к горлу тошноту, тем же вечером после ужина я направляюсь в комнаты, в которых разместили мою мать. Ей подали лучшие блюда ужина, и подали их с должным почтением и пиететом, положенным даме ее ранга. Входя, я замечаю, что тарелки, которые слуги выносят из комнат, пусты, значит, она хорошо поела. Ричард распорядился, чтобы ее поселили в северо-западной башне замка, как можно дальше от всех нас. Ее угловая башня не соединяется с основным строением никакими переходами, поэтому если ей будет позволено выходить из ее комнат, то только спустившись по винтовой лестнице и через двери, ведущие в основной двор, а затем через основной вход в главную гостиную. Возле каждой двери стоит охрана, и она никогда не придет к нам без приглашения. Она никогда не выйдет из своей башни без разрешения. Всю оставшуюся жизнь она будет смотреть на мир только через свое окно, откуда ей видны только крыши домов городка, широкое серое небо и темный ров у стены.