Опущенная - Владимир Колычев

— Штаны сменил, и уже не страшно…

— В угон надо заявить, — сказал Миша.

— Какой угон?.. Это залог. Который надо выкупить… — Гена разочарованно махнул рукой и скривился с досады.

Голова раскалывается от боли, каждое слово простреливает мозг насквозь, а он тут что-то этим баранам объясняет.

А голову отбили жестко, наверняка ушиб головного мозга. И что теперь делать? В больницу ехать или ждать, когда появится Барбамбия?.. Лучше в больницу.

Гена кое-как добрался до машины, сел за руль. Он уже был в пути, когда заметил Олесю. Она сидела на заднем сиденье — тихо, как мышка.

— Страшно? — спросил он.

— Да нет, — пожала она плечами.

— Страшно… А думала, что я вру.

— Когда думала?

— Когда я сказал, что у меня реальные проблемы.

— Я не думала.

— И правильно делала. Тебе сейчас не надо думать. Будешь жить со мной на всем готовом. И с отключенной головой.

— Я согласна.

Гена задумался. Вряд ли Барбамбия знал о его новой квартире. А раз так, то надо там и поселиться. Оставить бизнес на своего зама и залечь на дно. Вместе с Олесей, которая будет его развлекать. До тех пор, пока Барбамбию не грохнут…

Впрочем, есть место и понадежней. От города далеко, и дом там не фонтан, зато Барбамбия туда никогда не доберется. И женщину туда можно выписать. Чтобы не скучать. Есть у него один вариант. И зрелищем себя потешит, и счет на оплату выпишет…

Закатное солнце красило поднебесье в багровые тона. Зелень, синева, облачная серость — все с красным оттенком. Как жизнь с привкусом крови. Как жизнь, которая может закончиться так же быстро, как уходящий день. Может, потому и загрустил отец. Стоит посреди своего маленького огородика, опираясь на лопату, смотрит на запад. А солнце смотрит на него, потому и бледность у него на лице с краснотой. И в сединах тот же оттенок.

— Ну чего ты загрустил? — Настя подошла к отцу, обняла его за плечи.

— Да думаю.

— Может, присядешь? И думай себе.

— Почему я тогда не смог тебе помочь, думаю. Надо было сразу этого Женю за шкирку брать, а я все тянул… И дотянул…

— Что было, то было.

— Но ведь было. Не уберег я тебя, дочка. И ты этого мне простить не можешь.

— Давно уже простила.

— Если простила, то из жалости.

— Ну все, хватит.

— А я эту сволочь простить не могу, — начал заводиться отец.

— Я сейчас маму позову, — пригрозила Настя.

— Все, все, не буду.

Отец постарался взять себя в руки, вынул из земли штык лопаты, о которую опирался. И медленно побрел к своему любимому винограднику.

— Я тебя уже давно простила, — сказала ему вслед Настя. — И о том, что было, уже забыла.

Отец качнул головой. Не забыла она ничего, и он это понимал. Да и сам он не мог забыть, как ни старался. Потому что Гена до сих пор гадит на этой земле. Потому что Сева сейчас находится в тюрьме по его вине. Скоро суд, и шансов на спасение у Севы фактически нет. Всё против него. И все. Даже Олеся, и та предала его…

* * *

Олеся разухарилась не на шутку. Волосы распущены, взгляд полыхает, короткое платье все норовит соскользнуть с разгоряченного тела. Еще чуть-чуть, и она ударится в пляс. В смысле, в стриптиз. И полетят клочки от ее одежды по закоулочкам. А душа улетит в рай.

— Может, носик припудрим? — спросила она, обняв Гену.

— Нечем.

— Как это нечем? — Она капризно захныкала.

— Ну, нет ничего. Да и какой летом «снег»?

— А сани летом готовят.

— Ну, сани есть, — усмехнулся он. — И тройка вороных… Белых нет, только морфин.

— Да?

— Тебе это не нужно.

— Почему?

— Потому.

— Думаешь?

— Уверен.

— Ну, хорошо…

— Где хорошо?.. Зажигай!

Олеся пьяно улыбнулась, сорвалась с места. И как зажгла!.. Платье улетело в дальний угол, трусики повисли на люстре. Остались одни только босоножки на каблуках. Они наскочили на Гену, оседлали его и застучали по кочкам с таким пылом, аж искры из глаз.

Гена потом долго приходил в себя. Но времени у него с избытком. Целая ночь впереди. А утром не надо никуда ехать. Постельный режим у него — на вполне законных основаниях. От Барбамбии он не прячется, но и на глаза ему лучше не показываться. Здесь он переждет момент. В компании с зажигательной бомбой на каблуках.

А бомба эта отправилась за подзарядкой. Пока Гена приходил в чувство после взрыва, она отыскала спрятанные ампулы, нашла шприц и сделала себе укол. После чего с чувством исполненного долга погрузилась в наркотическую эйфорию.

Наказывать ее Гена не стал. Отругал для проформы, а к вечеру следующего дня выписал новую дозу. И ей для успокоения нервов хорошо, и ему не переживать. А то мало ли, вдруг ее дернет черт пойти к следователю да отказаться от своих показаний. А так он привяжет ее к себе намертво. После чего возьмется за Настю. Он же обещал ей веселую жизнь, пора приводить приговор в исполнение.

* * *

Бутылка с зажигательной смесью упала, не долетев до окна. Упала, разбилась и выжгла землю под стеной пиццерии. Ничего страшного не случилось, но, если бы бутылка влетела в помещение… Об этом не хотелось и думать.

— Или руки не из того места растут, — сказал Жильцов, — или нам сделали устное предупреждение.

Настя ему не звонила, он узнал о происшествии из оперативной сводки. Узнал, подъехал.

— Кто? Бастурмин?

— Бастурмин?! Он что, хочет поставить тебе свою крышу?

Жильцов не усмехался, не кривил губы, но чувствовалось, что Бастурмина он всерьез не воспринимает. И не очень-то верит в ту версию, на которой настаивал Сева.

— Нет. Но у нас сложные отношения.

— Сложные отношения у него. С Барбамбией. Отхватил пилюлю, теперь прячется.

— Кто, Барбамбия?

— Барбамбия?! От Бастурмина?! Да нет, все как раз наоборот, — усмехнулся Жильцов. — Поверь, Бастурмину сейчас не до тебя… А вот Барбамбия тебя в покое не оставит. Пока ты не начнешь ему платить.

— Так надо с ним что-то делать.

— Само собой. Будет серьезный разговор… Будет очень серьезный разговор, — немного подумав, добавил Жильцов.

— А если это не он?

— А кто?

— Не знаю… Мне кажется, Барбамбия не хочет связываться с вами. И цену мне не назначал.