Сила неведомая - Мария Корелли

– Бог мой! – Риварди отступил на шаг от удивления. – Женой? Эта прекрасная молодая девушка свяжет себя цепью с сумасшедшим? Несомненно, вы этого не допустите!

Моргана поглядела на него с улыбкой.

– Бедный Джулио! – нежно сказал она. – Вы самый неудачливый потомок своих римских предков, насколько мы, женщины, понимаем! Вы влюбились в меня – и поняли, что я не для вас! Затем вы увидели совершенную, прекрасную женщину, которой не могли не восхищаться, и маленькая блуждающая мысль пролетела у вас в голове – да! – вполне невольно! Мысль о том, что, может быть, её любовь сможет вас утешить? Не злитесь, друг мой! Только одна эта мысль двигала вами, когда вы увидели её в тот день, когда я позвала вас посмотреть на неё, как она пришла в сознание и лежала на своей постели, как спящая статуя прекраснейшей из языческих богинь! Какой мужчина смог бы видеть её такой без нежной дрожи внутри! И теперь вы услышали, что вся эта красота и теплота юной жизни будут принесены в жертву каменному истукану (а предмет её обожания недалёк от этого сравнения)! Ах да! Мне жаль вас, Джулио! Но я ничего не могу поделать, чтобы избежать жертвоприношения; на самом деле, я пообещала помочь ей!

Риварди то краснел, то бледнел во время этой речи, её проницательные, острые наблюдения о его тайных фантазиях озадачивали и раздражали его, но с хорошо разыгранным легкомыслием он отмахнулся от её тонко подмеченных предположений, словно он едва слышал их, и сказал:

– Вы обещали помочь? Вы сможете примириться со своей совестью, позволив этой девушке стать пожизненной пленницей?

– Смогу! – быстро ответила она. – Потому что она настолько упряма в своей страсти, что иначе просто убьёт себя. Так что будет мудрее позволить ей делать что хочет. Её любимый мужчина может умереть в любой момент, и тогда она освободится. Но пока она будет утешаться мыслью о том, что делает для него всё возможное, а также надеждой на его выздоровление; это может оказаться пустой надеждой, но в ней есть божественная самоотверженность. Ведь она говорит, что если он поправится, то она сразу же уйдёт и никогда не расскажет ему, что она его жена.

Красивое лицо Риварди выразило крайнее недоверие.

– Сдержит ли она своё слово, думаю я?

– Сдержит!

– Удивительная женщина! – и в голосе его прозвучала горечь. – Но женщины все оказываются удивительными, когда узнаёшь их лучше! В любви, в ненависти, в доброте, во зле, в уме и в крайней глупости – они чудесные создания! А вы, прекрасная подруга, вероятно, самая удивительная из всех них! Такая добрая и в то же время такая жестокая!

– Жестокая?

– Да! Со мной!

Она посмотрела на него и улыбнулась.

– Если я и жестока с вами, друг мой, – сказала она добродушно, – то только, чтобы стать ещё добрее!

После этого она его оставила и вышла наружу. Он видел, как её эльфийская фигура проходила среди цепей роз, которые в это время, казалось, связали сад яркими узлами цвета, и затем она спустилась террасами вниз, пройдя их одну за другой, приближаясь к монашескому уединению, наполовину похороненному среди сосен и оливковых деревьев, где дон Алоизус главенствовал над своей религиозной братией.

Он разгадал её намерение.

«Она ему всё расскажет, – подумал он. – И с его чудными полурелигиозными, полунаучными взглядами ей будет совсем нетрудно убедить его повенчать девушку этому безумцу, который наполняет дом своими криками».

Он повернулся, чтобы покинуть лоджию, но заметил профессора Ардини, приближавшегося к нему изнутри дома, заложив руки за спину, с нахмуренными от глубоких размышлений бровями.

– Сложное дело? – спросил Риварди.

– Более чем! – ответил Ардини. – За пределами человеческих возможностей! Но, вероятно, не за пределами той мистической силы, которую мы называем Богом.

Риварди пожал плечами. Он был скептиком из скептиков, и его современный светский опыт убедил его в том, что чего не может сделать человек, на то не способен уже никто.

– Последнее средство, предложенное синьорой, – любовь! – сказал он равнодушно. – Манелла Сорисо приняла решение выйти замуж за этого несчастного…

– Увы! Если она так решила, то само небо её не переубедит! Это будет возвышенным жертвоприношением одного человека другому, но что поделать? Такие вещи – не редкость, хотя мир и не слышит о них. В данном случае некому её остановить.

– Вы одобряете, вы согласны с этим? – вскричал Риварди с гневом.

– У меня нет власти одобрять или соглашаться, – отвечал учёный прохладным тоном. – Я не вмешиваюсь в это дело, как, я полагаю, и вы! Если любящая его девушка желает стать его женой даже в таком ужасном состоянии, то я не вижу причин для возражений против этого брака.

– Тогда бедный дьявол будет женен бессознательно и, возможно, (если у него сохранились чувства) будет возражать против этого! – сказал Риварди.

Ардини ещё больше нахмурился.

– Именно так, – ответил он. – Однако у него нет ни сознания, ни воли – и вряд ли он обретёт их вновь. Эти великие Божественные дары человека у него были отняты. Воля и Сила – два крыла Души! – их нет и, вероятно, навеки. Наука ничего не может сделать, чтобы вернуть их ему, но я не стану отрицать возможности действия других сил, которые могут стать лекарством для этой руины «повелителя мира», как он себя называет! Поэтому я говорю: пусть любовь женщины попытается сделать всё возможное!

Дон Алоизус сидел в своей личной библиотеке – в комнате, немногим больше монашеской кельи, – а у его ног преклонила колени Моргана, словно дитя за молитвой. Розовый и пурпурный отблеск заката наискось проникал через высокое эркерное витражное окно, освящая ореолом её золотистую голову и усиливая прекрасные тёмные черты глубокомысленного лица священника, когда он с пристальным вниманием слушал мягкий чистый голос, дрожавший нежностью и сожалением, во время её рассказа о той девушке, которая желала принести себя в жертву ради любви.

– В вашей Вере и в моей, – говорила она, – нет иного истинного связующего звена, чем Дух, и он может каким-то образом превзойти пределы наших познаний, когда священный обряд уже будет совершён. Вам не нужны никакие объяснения с моей стороны; вы гражданин и будущий обитатель Золотого Города; вы тот, кто был предназначен для долгой жизни после того, как эти бедные человеческие существа уже умрут в невообразимой бесконечности времени; и вы не должны колебаться в том, чтобы объединить их, насколько возможно, таким образом, чтобы они смогли по крайней мере спастись от вечного злословия общества. Однажды вы попросили меня рассказать вам о нескольких минутах истинного счастья, которые мне выпали, так вот для меня будет одной из величайших радостей, если я смогу утешить эту любящую девушку и помочь ей принять на себя это самостоятельно избранное мученичество. И вы должны мне помочь!

Алоизус мягко положил руки на её склонённую голову.