Не такая, не такой - Ашира Хаан

Только она — смысл. Только рядом с ней мир цветной. Хочется орать, бежать, взобраться на Эверест и спуститься в Марианскую впадину — только это ее достойно.

Да и надо потратить куда-то всю невероятную энергию, которая бурлит, клокочет и закручивается воронкой урагана в голове.

Когда тебе тридцать пять, любовь — это тепло. Общие вкусы, похожие мысли. Я поделюсь своим миром, ты поделишься своим, обменяемся накопленным опытом, расскажем о пройденном пути.

Можно идти и одному, но вдвоем — интереснее. Можно спать и одному, но вдвоем — уютнее. Можно все одному, но вдвоем — это выбор. Наконец-то ты рядом. Такая, какой всегда не хватало, от каких всегда отказывался. Теперь можно. И даже необязательно разговаривать. Молчать, оказывается, тоже хорошо.

Когда тебе сорок восемь, любовь это снова страх. Но теперь не за себя. Ты уже знаешь, на что способна бессердечная судьба. Как нежданно может повернуться жизнь. Просишь надевать шапку, звонить по приезду, сходить к врачу, потому что любая мелочь может оказаться тем, что отнимет ее у тебя.

Непрерывная тревога, и сквозь нее, усилием воли, как способ справиться с беспомощностью и бессилием — забота под грузом обстоятельств.

Все, что казалось неважным, от чего можно было отмахнуться, списать на женские капризы — становится первоочередным. Потому что ты знаешь теперь, что именно в капризах — ее свобода рядом с тобой, ее доверие и открытость.

И хуже нет — это утратить. Потому что следующей любви можно и не дождаться.

Умирать, не любя — что может быть страшнее?

Моя девочка спит у меня на руках. Такая нежная, такая испуганная и ранимая. Оставшаяся сегодня со мной, чтобы после долгой любви заснуть у меня на груди. И проснуться с утра рядом, никуда не торопиться. К чертям все, пусть хоть весь мир сгорит.

Все телефоны выключены, ворота заблокированы, и даже Альберт, если захочет, не прорвется.

Хотя нет, он-то прорвется. Сову пошлет или ракету. Но остальные точно нет.

Сегодня весь день для Сони.

Вместо того, чтобы спокойно спать, смотрю на нее, и сердце бьется чаще.

Бесцеремонная Филомена напросилась с нами в кровать и сейчас придавливает мне ноги — нагло и умильно, как умеют только кошки.

Где-то там уже отгремел рассвет, а здесь темно, тепло и тихо, как я и обещал. Только светодиоды едва светятся зеленым как кошачьи глаза.

Смотрю, и не надоедает.

Уже трепещут ресницы, уже дыхание не такое глубокое.

Уже открывает глаза — и первый взгляд испуганный.

Всегда буду тут и всегда буду рядом, чтобы этот утренний взгляд становился все мягче и расслабленней, чтобы ты просыпалась со счастливой улыбкой.

— Доброе утро, — прошептала Соня.

— Доброе…

Привлек ее к себе, прижал теплую и такую гладкую со сна. У хорошо выспавшейся женщины кожа почему-то особенно нежная, такого эффекта никакими кремами и процедурами не достичь. Только позволять ей спать столько, сколько желает. Тогда ласкать и гладить ее с утра так невыносимо приятно, что останавливаться не хочется.

Соня извивалась и терлась об меня, подставляя под ладони плечи и бедра, грудь и шею, и скоро со всей железной неизбежностью встал… вопрос.

Маленькие пальчики моментально оценили всю его неизбежность.

— Фила, кыш, — предвкушающе сказала Соня, нагло вытурила сонную кошку и плотно закрыла дверь спальни.

А потом откинула одеяло и…

Ооооо…

Ее влажный теплый рот, язычок, обвивающий головку, пальцы, сжимающие ствол. Сначала слишком сильно, но она как-то угадывает, и они остаются лишь легкими касаниями, а потом она убирает их вообще, оставляет только губы, снизу вверх и сверху вниз по стволу, легкие прикосновения зубов, но она укутывает их губами и твердость в мягкой оболочке, влага…

Она закрывается одеялом, но я откидываю его обратно, потому что хочу смотреть, как движется ее голова вверх-вниз, как колышется грудь от этих движений.

От паха волнами расходятся тепло и расслабление, доходят до самых кончиков пальцев, словно кто-то распылил мощнейший миорелаксант.

Не могу сказать, что Соня безупречно умела. Я не помещаюсь целиком у нее во рту, она пытается взять глубже, но кашляет и больше не пробует. Не надо. Не хочу чтобы ей было неприятно.

Она протягивает руки, я ловлю их в свои ладони, поддерживаю, пока она надевается губами на меня, окутывая нежным жаром, гладкостью, томностью своего рта, пока скользит, облизывает, сжимает.

Останавливается, вынимает мой член изо рта, чтобы передохнуть, но вместо того, чтобы просто подрочить рукой, высовывает язык и щекочет им край головки. Легкие касания, трепещущие как крылья бабочки. Они запускают реакцию — и с этой секунды любое прикосновение отдается эхом нежного этого трепетания, ведет к неизбежному.

Когда она снова надевается ртом, как может глубоко, вся кровь тела, кажется, стремится в одну точку. Острое удовольствие растет так быстро, что я даже пугаюсь на секунду, кладу руку ей на голову, чтобы приостановить. Но она понимает это совершенно иначе, ускоряет движения, добавляя трепещущий язык… и поднимает на меня глаза.

Вот в этот момент я точно не выдерживаю этого якобы невинного орехового взгляда, этого зрелища ее на четвереньках с моим членом во рту, покорности и вызова.

Удовольствие концентрируется, густеет, сжимается в одну невыносимо сияющую точку, и мне кажется, что я дохожу до невероятных уровней температуры, моментально, как градусник в мультиках, взрываюсь, выплескиваясь чистой лавой прямо на ее высунутый язык. В последнюю секунду не выдерживаю и запускаю руку ей в волосы, чтобы не дать отстраниться, но она и не собирается — наоборот.

Это избавление от наслаждения — наслаждение не меньшее, чем оно само.

Соня ставляет меня опустошенным, размазанным по кровати и бессильным. Меня словно переехал каток, не поднимается рука — разве что обнять ее, когда она, облизываясь, устраивается у меня под мышкой.

И немного притянуть к себе, чтобы поцеловать припухшие губы:

— Ты охренительная женщина.

— Ты вкусный.

Мне нравится.

Мы еще валяемся в постели, пока мои мышцы наконец не возвращаются в боевое состояние из того желеподобного, в которое их вогнала одна прекрасная женщина.

Очень хочу отплатить ей тем же, но она протестует и требует душ, чистить зубы и завтрак.

Филомена из-за двери мявом и царапаньем напоминает, что у кошечки тоже есть потребности.

Так что разврат приходится немного отложить. Ничего, еще успеем. Как там Соня сказала: «рано еще разнообразить»? Значит, будет еще и поздно. Еще много-много у нас будет ночей и пробуждений вместе. Все успеем.