Черная камея - Энн Райс

"Нет", – ответила она тихим милым голоском,подходя еще ближе и усаживаясь рядом со мной на ступеньку. При малейшемдвижении в ушах у нее подрагивали черно-белые серьги-камеи.

"А ты действительно красавчик, как все говорят, –улыбнулась незнакомка. – Да что там, ты уже мужчина. Так чего же ты такбеспокоишься? – И добавила очень неясно: – Тебе нужна такая хорошенькаядевушка вроде меня, чтобы ты понял, на что способен?"

"А кто сказал тебе, что я беспокоюсь?" –поинтересовался я.

Она была просто великолепна – так, во всяком случае, мнепоказалось. Природа одарила ее не только восхитительным лицом и прекраснымибольшими глазами, но и бойкостью, свежестью, утонченностью. Разумеется, этовпечатление усиливал и корсет, затянувший тонкую талию, и оборки на блузке,туго накрахмаленные, безукоризненно отутюженные. Юбка из тафты, поблескивавшаяна солнце, была темно-шоколадного цвета, а маленькие ножки обуты в причудливыевысокие ботинки со шнурками.

"Я просто знаю, что ты беспокоишься, – ответилаона. – Я многое знаю. Можно сказать, все, что происходит. Люди на землеполагают, что все идет своим чередом, но это не так. На самом деле каждуюсекунду что-то случается".

Она потянулась вперед и взяла в обе руки мою правую ладонь.А я снова испытал потрясение, как от электрошока, по всему телу побежаливосхитительные мурашки, я наклонился вперед, чтобы поцеловать ее в губы.

Она игриво отпрянула, но только для виду, а потом,прижавшись грудью к моей руке, сказала:

"Пойдем скорее в дом. Я хочу, чтобы ты зажеглампы".

Это предложение показалось мне очень разумным. Я ненавиделдлинные тени приближающегося вечера. Пора зажечь лампы. Осветить весь мир.

"Я тоже ненавижу тени", – сказала она.

Мы поднялись вместе. У меня слегка кружилась голова, но я нехотел, чтобы она об этом догадалась. Мы вместе вошли в дом, объятый прохладнойтишиной. Я лишь услышал, как в кухне тихонько журчит вода. Четыре часа дня.Обед подадут только через два часа. Но как необычно теперь выглядел дом! Икакой здесь стоял своеобразный запах: кожи, растоптанных цветов, а ещенафталина и воска.

Гостиная была заполнена совершенно другой мебелью: строгимидиванами и стульями на блестящих черных ножках – настоящей викторианскоймебелью, как мне показалось. Привычное мне пианино сменил огромный старинныйрояль. На окнах висели тяжелые бархатные портьеры темно-синего цвета, какночное небо, а кружевные полотнища были изящно разрисованы павлинами. Окнаоткрыты. Как красиво, когда легкий ветерок колышет кружевных павлинов, подумаля, как красиво.

Я затрепетал от восторга, уверенный, что вижу перед собойидеальную красоту, и все остальное утратило для меня всякое значение.

Оглядев столовую, я понял, что она тоже изменилась: на окнахпоявились шелковые портьеры персикового цвета с золотой бахромой, стол сталовальным, в центре его возвышалась ваза с цветами. Свежие розы, настоящиесадовые розы на коротких стеблях, скинувшие несколько лепестков на вощенуюстолешницу. Не холодные в своем великолепии гибриды, выращенные в оранжерее, аобыкновенные розы, которые колются и могут оцарапать руки. На круглой вазезастыли капельки воды.

"Великолепно, не правда ли? – обратилась она ко мне. –Я сама выбирала ткань на портьеры. Я очень много сделала.

И по мелочам, и серьезные вещи. Эти розы я срезала на заднемдворе, где разбила розарий. Здесь не было розария до меня. Хочешь егоувидеть?"

У меня в мыслях промелькнул слабый протест, что, мол, наферме Блэквуд нет розария, что на его месте давным-давно соорудили бассейн, ноподобное заявление могло бы показаться сейчас неуместным и даже грубым.

Я повернулся к ней и сказал, что не могу большесдерживаться, а потом наклонился и припал губами к ее рту. Ни в одном сне я неиспытывал ничего подобного. Никогда я не ощущал ничего подобного. Никогда незнал ничего подобного. Даже сквозь одежду я почувствовал жар ее тела – такойнестерпимый, что я чуть не испытал экстаза Я обнял ее, приподнял, прижался кней коленями и проник языком в ее рот.

Когда она отстранилась, мне понадобилось собрать в кулак всесамообладание, чтобы позволить ей упереться ручкой в мою грудь.

"Зажги лампы для меня, Квинн, – велела она. –Сам знаешь, какие. Масляные лампы. Зажги их. А потом я сделаю тебя самымсчастливым юношей на всем белом свете".

"Да, да, конечно", – кивнул я.

Я знал, где стоят лампы. Мы всегда держали масляные лампы вдоме, ведь в деревне могут в любой момент вырубить электричество. Достав изшкафа масляную лампу, я поставил ее на обеденный стол, снял стеклянный колпак иподнес к фитилю зажигалку, которую всегда носил в кармане как раз для этихслучаев.

"Поставь ее на окно, дорогой, – попросилаона. – Да, сюда, на подоконник. А теперь пройдем в гостиную и там тожезажжем лампу".

Я поставил лампу на подоконник.

"Но ведь это опасно: она стоит прямо под кружевнымполотнищем, совсем близко к шторам".

"Не волнуйся, дорогой", – успокоила менянезнакомка и быстро повела по коридору в гостиную.

Я нашел лампу в высоком китайском комоде, стоявшем впростенке между дверей. Зажег ее и точно так же, как в столовой, поставил наподоконник.

Здесь прежней осталась только высокая золотая арфа, но всеостальное неузнаваемо изменилось.

У меня как-то странно закружилась голова, я не осмеливалсядаже подумать о том, чтобы овладеть красавицей, о том, что она обнаружит моеполное невежество в этом вопросе.

"Ты мой дорогой, – ворковала она. – Хватиттебе разглядывать красивую мебель, сейчас это не важно".

Но я ничего не мог поделать, потому что всего секунду назад,когда я вынимал лампу из комода, все здесь было мне знакомо, а теперь опятьизменилось: появились черные стулья, обтянутые фиолетовым атласом, зазвучал хорголосов, произносящих молитвы Святого розария!

На потолке играли отблески свечей. Что-то было не так, здесьпроизошло что-то ужасно печальное.

Меня зашатало, и я чуть не упал, когда обернулся на голоса.С каждой секундой они становились все громче. Внезапно комната наполниласьодетыми в черное людьми – они сидели на стульях, диванах и на маленькихскладных табуреточках; громко всхлипывал какой-то мужчина.

Остальные плакали.

А что за маленькая девчушка уставилась на меня?