Шафрановые врата - Линда Холман

Мое беспокойство росло с каждой минутой, и я теряла терпение. Я неоднократно просила служанку позвать хозяйку, но было очевидно, что она не торопится делать это. Я досадливо вздохнула.

— Мадам, пожалуйста! Мне бы хотелось, чтобы вы сходили за мадам Малики. Она дома? — спросила я сухо, садясь на табурет. — Или… или здесь есть кто-нибудь еще?

Теперь женщина смотрела на меня с неприязнью и все еще прикрывала хиком нижнюю часть лица.

— Мадам Малики, — произнес ребенок тонким голоском, закручивая вокруг пальцев кусок веревки. — Баду Малики, — сказал он скорее шепотом, будто самому себе.

— Зачем вы ее ищете? — снова спросила женщина.

— Это дело личное, касающееся только мадам Малики, — медленно сказала я. Вдруг я ощутила сильную усталость и жажду.

Тогда женщина опустила руку, сжимавшую край хика, и открыла лицо. У нее был прямой нос и красиво очерченные губы. Глаза были такими же темными, как и мои, но кожа на тон светлее. От уголков ее глаз расходились морщины, и что-то в выражении лица выдавало ее бесконечную усталость. Она явно была старше меня. Ее лицо было печальным и бледным. И хотя сейчас она выглядела выжатой как лимон, в ней еще не угасла чувственность. Я осознала, что кроме лиц нескольких незакутанных берберских женщин, которых я встретила на площади, я не видела лица ни одной другой местной женщины, с тех пор как приехала в эту страну.

Она молчала, и я снова обратилась к ней:

— Пожалуйста, мадам! Я должна увидеть мадам Малики.

Во дворе было очень жарко. Пронзительно звенела цикада, и этот звук вонзался мне в уши.

— Это я, — спокойно сказала женщина.

Я едва заметно потрясла головой. Звон цикады немного заглушил голос женщины. Конечно же, я неправильно ее поняла.

— Извините, — заговорила я, — возможно, я не расслышала. Вы же не сказали, что вы мадам Малики?

Она кивнула, и я встала.

— Нет! — воскликнула я. — О нет!

Мое платье на спине было влажным от пота.

— Извините, мадам. Я, наверно, ошиблась. Я искала кого-то другого.

Я глубоко вздохнула от разочарования и досады. Я так надеялась и так переживала, и вот мои поиски оказались напрасными. Продавец бабучей на базаре что-то перепутал. Он с такой уверенностью сказал мне, что Манон Малики — дочь Марселя Дювергера. Но это не могла быть сестра Этьена. Это была марокканская служанка. Что теперь? Что еще могла я сделать, чтобы найти Этьена?

— Вы ищете кого-то еще? — спросила женщина. — Но вы пришли сюда в поисках Манон Малики. Это я.

— Нет. Женщина, которую я пытаюсь найти… — Я запнулась, подбирая нужное слово. — Мне дали неверную информацию. — Я посмотрела на синие ворота и сделала шаг в их направлении. — Извините за беспокойство.

— Зачем вы ее ищете? — Руки женщины, длинные и изящные, были приподняты над ребенком, как будто она не хотела прикасаться к малышу.

— Она сестра… друга.

— Сестра кого?

Меня раздражали ее прямые вопросы. Я хотела уйти, но эта женщина впустила меня во двор. Я не могла просто отмахнуться от нее.

— Манон, которую я ищу, — это дочь Марселя Дювергера, — пояснила я. — Один мужчина на базаре сказал мне, что Манон Малики и есть эта женщина.

Она сидела не двигаясь. Ребенок все еще играл куском веревки, не сводя с меня глаз. Девочка, открыв рот и прижавшись к двери, наблюдала за происходящим.

Снова начала петь цикада.

— Все правильно. Я дочь Марселя Дювергера.

— Но… если вы Манон… Извините, мадам. Просто я… я… — Значит, передо мной сидела не марокканка? — Манон, которую я ищу, сестра доктора Дювергера, — наконец сказала я.

Женщина какое-то время молчала, затем спросила:

— Откуда вы знаете Этьена?

То, с какой фамильярностью она произнесла его имя, заставило меня затаить дыхание. Ведь я не называла его имени!

— Вы его сестра? — пробормотала я, снова тяжело опускаясь на стул.

Она кивнула.

Во дворе было слишком жарко, хотя я и сидела в тени. Цикада продолжала громко звенеть. Я открыла было рот, чтобы продолжать говорить, однако мои губы плотно сжались. Я пыталась их облизнуть, но слюны почти не было.

— Он… он здесь? С вами? — я наконец смогла это произнести. — Этьен здесь? — Я смотрела на нее в надежде, что она кивнет и скажет: «Да, да, он здесь».

Женщина подняла руки и сняла хик, и я увидела ее волосы, длинные и тяжелые, спадающие на плечи. Темные и волнистые, как у меня, но с несколькими белыми прядями. Под хиком на ней был темно-пурпурный кафтан.

— Вы из Англии? Или из Америки? Не могу понять по вашему акценту, — сказала она.

Я снова попыталась облизнуть губы.

— Из Америки, — ответила я.

— Принеси нашей гостье воды, mon cher garçon[62], — велела Манон ребенку — значит, это был мальчик.

Он соскользнул с ее рук и легко побежал в дом, коснувшись девочки рукой, когда пробегал мимо.

— Фалида, иди и помоги ему, — сказала Манон, и девочка вскочила и скрылась из виду.

Я изучала свои руки, сжав их на коленях, слушая звон цикады. Через минуту мальчик вернулся; он шел через двор медленно и очень осторожно, двумя руками держа перед собой железную кружку. Он не пролил ни капли и с гордостью предложил ее мне. Я выпила; напиток был прохладным и освежающим, с привкусом лимона.

Баду ждал, стоя передо мной; я отдала ему пустую кружку, он взял ее и понес в дом. Наблюдая за ним, я подумала, что Манон Малики в силу своего возраста не может иметь такого маленького ребенка; наверняка ему было не больше пяти лет. Но потом подумала, как выглядела бы я, если бы мой ребенок был… Я отогнала эти мысли.

— И давно вы ищете Этьена?

Я кивнула и на секунду прикрыла глаза.

— Я искала его в Марракеше, во французском квартале, несколько дней.

— А до этого?

Я нахмурилась, снова бросив взгляд на дом. Что она скрывала? Я снова поднялась, будучи не в состоянии просто сидеть.

— Мадам, Этьен здесь, в Марракеше? Пожалуйста. Я должна знать. Я должна знать, мадам Малики, — сказала я.

Мой голос теперь звучал громче, в нем появились резкие нотки. Что-то настораживало меня в этой женщине. Почему-то она мне не понравилась, хотя я общалась с ней всего несколько минут.

— Я же говорю вам, что приехала из Америки, чтобы найти его. Поездка и поиски заняли больше месяца.

Манон оставалась очень спокойной. Фалида и Баду вернулись, и снова Баду забрался на руки матери. Он прижался к ее груди, но, как и прежде, мать не прикасалась к нему. Его маленькое личико было спокойным, он казался очень смирным. Он явно не был похож на свою мать; ее спокойствие было обманчивым, за ее сдержанностью угадывался бушующий огонь.