Четыре сестры - Малика Ферджух

class="p1">– Почему я?

– Тогда Женевьева?

– Извини. Я сражаюсь с функцией f (x), она так и норовит просочиться сквозь пальцы.

Шарли показала пакет Беттине, та в ответ недвусмысленно фыркнула.

– Почему ты не отнесешь сама? – спросила Дезире, искренне удивленна я.

Шарли прищурилась, взгляд ее метал молнии. Дезире съежилась.

– Тем хуже, – сказала Шарли. – Никто не пойдет.

В дверь позвонили. Кто бы это мог быть в такой час?..

Беттина вскочила. Как всегда, когда звонили в дверь.

Она вернулась в гостиную через полминуты в сопровождении Таинственного жильца.

– Танкред вошел через сад. Он не хотел спускаться по Макарони, чтобы нас не беспокоить.

– Макарони? – повторил он.

– Наша главная лестница.

– Ну ничего себе, – сказала Энид, – интересно, мы как раз говорили о…

Книга пролетела над самой ее головой и приземлилась на диван.

– Убери, пожалуйста, эту книжку, – прошипела Шарли, глядя ей прямо в глаза.

Энид поняла и замолчала. Но Дезире не унималась:

– Энид права. Как интересно. Шарли приготовила полный пакет для…

Ей на губы легла рука. Материнская. Непреклонная. Дезире удивленно уставилась на Беттину, а та ласково улыбнулась ей и, убрав руку, прошептала:

– Ты перепачкалась шоколадом, когда пила. Иди умойся.

Дезире послушно направилась к раковине. На полпути она остановилась:

– Я не пила шо…

– Иди скорее, – перебила ее Шарли.

В воздухе ощущалась легкая дрожь… Тихий внутренний голос посоветовал Дезире не спорить. Танкред по-прежнему стоял на пороге гостиной, слегка смущенный.

– Ну вот. Простите мой дурацкий вид. Я только что обнаружил, что у меня нет хлеба.

Шарли подарила жильцу невиданную прежде улыбку. Улыбку, которая напоминала одновременно Пеппи Длинныйчулок, Вавилонские сады, «Волшебную флейту» и роковую Шаггаи Мостру из видеоигры.

– Вы собирались ужинать? – спросила она.

– Ну вот. Я работал. Не заметил, который час.

– Мы как раз собрались перекусить. Присоединитесь к нам?

– Ну вот. Я не хотел вас…

– Нисколько.

– Ну вот. Охотно. У меня наверху мало что есть.

– А у нас здесь изобилие и пир горой!

Она повернулась к сестрам.

– Накроем стол?

Все ошеломленно уставились на нее, не веря своим ушам. Неужели им придется ужинать дважды?

* * *

Пришлось. И ничего плохого в этом не было.

Сначала все стеснялись, клевали еле-еле, но вечер затянулся, и у всех проснулся аппетит. Танкред мало того что был красавцем, он оказался просто замечательным гостем.

– Что же все-таки у вас за работа? – спросила Энид, уплетая третью порцию компота из груш.

Обе его руки лежали плашмя на столе. Ногти были забавные, в форме трапеции, как самоклейки, подумал Гарри, в пятнадцатый раз засыпавший на коленях у Гортензии.

– Я занимаюсь исследованиями.

– В какой области? – спросила Шарли, распаковывая фуагра, подарок коллеги, у которой был дом в Жере.

Она погрузила в него нож и положила на ломтик поджаренного хлеба эквивалент большой очистки.

Танкред отрезал кусок вяленого окорока, лежавший перед ним на доске:

– Я работаю на лабораторию.

– Я тоже, – сказала Шарли с полным ртом.

– Звон стекла! – просияла Гортензия. – Это значит, пробирки, склянки и все такое?

Она представила себе лабораторию доктора Джекила в родительской спальне.

– Точно. Географическое положение этого дома идеально. Мне нужны были океан, туманы, йод… И полный покой.

– Гм, – промычала Шарли, проглотив еще одну очистку. – Я не уверена, что в этом доме образцовая тишина.

– Я имел в виду не тишину, – поправил он, – а спокойствие.

Загадочно. Хотя сам он как будто этого не сознавал.

– Вы тоже работаете в лаборатории? – ответил он вопросом на вопрос.

Женевьева, сидевшая рядом с Шарли, заметила красные пятнышки на ухе старшей сестры.

– В моей работе нет ничего интересного, – ушла от ответа Шарли. – Откроем еще бутылку?

Она скрылась в кладовой. Все молча смотрели, как Танкред неторопливо жует вяленую ветчину, как будто перед ними разыгрывался последний акт «Полиевкта»[52].

– Ты долго здесь будешь? – вдруг спросил Гарри.

– Сколько понадобится.

– Для чего?

– Для моих исследований.

– А что ты исследуешь?

Вернулась Шарли с открытой бутылкой. Женевьева накрыла свой бокал рукой: нет, спасибо. Беттина протянула свой.

– Ты еще маленькая, – сказала Шарли.

– Капельку! – настаивала Беттина.

– Капельку! – подхватила Энид.

– Капельку! – закричали хором Дезире, Гортензия и Гарри.

Шарли сдалась.

Потом были еще капельки. Даже Женевьева дала себя уговорить. Потом Гарри захотел блинов, Гортензия захихикала над лабораторией доктора Джекила в родительской спальне, Беттина поднесла бокал к глазам и в мерцании вина различила лицо Мерлина, всплеск – оно появлялось, еще всплеск – исчезало.

Танкред выстроил в ряд бокалы разной степени наполненности и звенел ими, пока не получилась гамма. Потом он сыграл «Розы Пикардии», затем «Желтую розу Техаса», Гарри проснулся на «Красной розе для голубого ангела», все аплодировали, и он почувствовал себя бодрым и отдохнувшим.

Дезире спела «Крошка-паучок ползет по водостоку» и еще, в трио с Энид и Гарри, «Капитана Бери-Бери».

– Теперь я! – объявил Танкред. – Я спою вам «Кабак».

– Нет-нет! – воскликнула Шарли и взъерошила и без того растрепанные волосы. – Не надо питейных песен!

Одна прядь встала торчком у нее на макушке.

– Она не пи-тейная! – запротестовал он. – Она шу-тейная!

Он тоже взъерошил волосы. Потянул за ворот свитера, глубоко вдохнул и начал:

– Ветхий есть квартал…

– Недурное начало! – хихикнула Гортензия.

– Дальше – больше? – прыснула Беттина.

Танкред поднял руку, призывая к тишине. Дезире, сидевшая напротив Шарли, заметила, что, когда она смотрит на жильца (то есть почти все время), глаза у Шарли становятся как у Феофаны.

– Ветхий есть квартал, где я коротал дни когда-то, – снова начал Танкред.

– Это ты так поешь? – подколола его Беттина.

– Крутая твоя песня! – не отстала от нее Энид.

– По последней, прочистить горло! – сказала Женевьева, наполняя бокал Танкреда.

– Не обращай внимания, пой! – подбодрила его Шарли.

Рубикон был перейден, все перешли на «ты», сами того не замечая.

Танкред отпил глоток, снял свой зеленый, цвета лиственницы, свитер, который так ему шел. Под ним оказалась светло-серая футболка, которая, надо сказать, шла ему еще больше.

Ветхий есть квартал,

Где я коротал

Дни когда-то.

Место – глушь и мрак,

Держит там кабак

Хряк мордатый.

Если ты эстет,

В винах ценишь цвет,

Вкус богатый,

Лучше не проси

Местный эликсир

Синеватый[53].

Он обнял Женевьеву за талию и увлек ее в па-де-де, больше похожее на танец утят.

Ветхий есть квартал,

Где я коротал

Дни когда-то.

Место – глушь и мрак,

Держит там кабак

Хряк мордатый.

Если ты эстет,

В винах ценишь цвет,

Вкус богатый,