Блондинки начинают и выигрывают - Светлана Успенская

Между тем слонопотамский рев в детской постепенно затих.

— Ты уже уходишь? — послышался в холле озабоченный щебет Иришки, прощавшейся с братом. — Ну что он тебе сказал, Толик? Согласился конечно же!

— Хрена с два, — послышался могучий, абсолютно не стесняющийся своей исполинской могучести голос шурина. — Твой муженек, сестренка, окончательно свихнулся! Пора сдавать его в дурдом, советую тебе как родному человеку…

Я давился в кресле беззвучным смехом, держась за живот.

— …Отказаться от такого выгодного дела! Всего за десять штук ему предлагают партнерство, а он… Все-то, что от него требуется, — дать десять штук, а потом грести деньги лопатой… Придурок!

— Я с ним поговорю. Может быть…

— Да ладно, что с психа возьмешь… Пока, сестренка! Звони.

Быстрый клевок в щеку (родственный поцелуй) — и дверь разгневанно хлопает. Хлопок звучит как скупые аплодисменты разборчивых зрителей, предназначенные артисту, блестяще отыгравшему им самим придуманную пьесу.

— Что, братан, спиртного прикупить желаешь? Небось едешь с девчонками на дачу, решил бухлом затариться? Проходи, не стесняйся, набирай. Презервативы у меня тоже есть. С лимонным вкусом. Мой магазин только открылся, потому и цены держу ниже плинтуса. Можно сказать, себе в убыток торгую, только чтоб не разориться. Эй, Лилька, обслужи клиента! Маруся, почему пыль на полке? Что значит «не успела вытереть»? Она не успела — а мне штраф санинспекции плати?

Во народ, во народ!.. Ни черта работать не хочет! А ведь было время, сидели мои девки в холодном ларьке на станции, ни тебе туалета, ни тебе покушать. А теперь я им вон какие хоромы воздвиг — а все не довольны. Так и норовят на халяву проскочить, вкалывать поменьше. Нет, избаловался народ, работать окончательно не желает.

Взять хоть моих продавщиц. Кажись, работа чистая, непыльная, сиди себе за кассой да покупателю вежливо лицом свети. Контингент местный, профессора да артисты с окрестных дач, да бывшая интеллигенция — все у меня отовариваются. Слова грубого даже под наркозом не скажут. Так нет, эти финтифлюшки так и норовят нахамить. Право слово, хоть самому за прилавок становись!

А что делать? Уволишь этих — другие, точно такие же, придут. Я их породу бабскую наизусть знаю. Знаешь, сколько их через мои руки прошло? И не сосчитать! Я ведь, можно сказать, ветеран торгового фронта. Двенадцать лет этим делом занимаюсь!

Что рот открыл? Думаешь, как это я такой огроменный магазин забабахал? А ведь с малого начинал, со «сникерсов» да с сигарет. А теперь вон как развернулся! Магазин мой, он, считай, в округе самый крупный. Ассортимент у меня, цены опять же… Народ пошел, грех жаловаться!

Жилка во мне есть коммерческая, потому что чувствую я это дело во как! Знал ведь, что выгода будет, прямо нутро свербело, так хотелось магазин открыть. Еще сеструхе своей твердил: бизнес — это не в пример лучше, чем обыкновенному клерку штаны в конторе портить. И не в пример выгоднее. И главное, сам себе хозяин. Никто над душой не стоит. В шесть утра проснулся — что делать? Делать нечего. Ну, иду я в магазин, посмотреть, все ли в порядке. Да и ночью иногда подымусь глянуть, все ли благополучно. Ну и на дню раз двадцать забежишь по делу. Красота!

Вот шурин мой (это он, кстати, мне деньжат-то на строительство и подкинул), долдон эдакий, долго кочевряжился, не хотел в дело вступать. Сеструха еле уломала! Парень он ничего, но, надо сказать, с тараканами в голове. Он ведь у меня, родственник этот, на головку шибко ушибленный, с мозгой у него не все гладко. Вертится эта мозга вроде бы как положено, но только не в том направлении. Кажется, по науке должна она по часовой стрелке вертеться, а она все против норовит.

Как же я его уговорил? Да просто! Словами. Почти и рук-то не прикладывал. Я ж такой человек: сказано — сделано. Мне кого угодно уговорить — проблем нет.

Какие аргументы? Да простые аргументы! Русские.

Он, конечно, поначалу елозил, сопротивлялся, болезнью оправдывался. Но я к нему подход быстро нашел… Какой? Это уж, брателла, мой профессиональный секрет.

А ты что же, шурина моего знаешь? Откуда?.. Да ты что! Гляди, как тесен мир… Куда ни ткнись — везде на знакомого наткнешься. Или на бывшего знакомого.

Ну и как он тебе в последнее время? Что, давно не встречались?.. А я недавно только видел его. Ну, как тебе сказать, что с ним… Вроде говорит, что вылечился уже. Улыбается даже. А в остальном — все такой же. И тараканы есть, не без этого, а как же!

А после той истории… Ну, ты слыхал, конечно, когда его в овраге нашли… Ну, понятное дело, не его нашли, а другого, но это не важно… После этого он на поправку пошел. Денег мне занял — без писка. Веселый такой ходит, жизнерадостный, как пингвин.

Почему? Ну, известно почему. Потому что кончается на «у». Это ж, как дважды два, ясно. Вылечился человек — вот и радуется. Недавно даже со мной в баню пошел. Несколько лет все брезговал, кривился, как черт на распятие, а теперь пошел. Потому что вылечился.

Марусе, продавщице моей, очень уж понравился он в бане. Очень, говорит, мужчина интересный, во всех направлениях… А я ей так грозно: ни-ни, шурина моего не смей трогать! Он моей любимой сеструхе — муж, а не черт-те что. Так, конечно, шуры-муры затевать можно, но в ограниченных пределах. А на большее даже и не рассчитывай, говорю! Посягать на эту, как ее… короче, на святость брака я не позволю ни за какие коврижки! Впрочем, он и сам не больно-то за ней ухлестывал. Оно и понятно. Тараканы, знаешь, брат, дело такое серьезное. Никогда не знаешь, когда они в черепушке опять зашебуршатся.

Вот опять же, в сауне той… Накатило на него, понимаешь. Сидим в парилке, паримся. Девки от жара визжат, рыбками в бассейн плюхаются. Ну, пиво, «морской коктейль» — все как полагается. Рассупонился я, и что-то меня на сентиментальности потянуло.

— А помнишь, братан, — говорю, — как ты на своей свадьбе напился и по ошибке официантку за невесту принял?

— Нет, — говорит, — не помню абсолютно. А что?

Ладно, думаю, это нормально. Столько выпив, всяких мелочей не упомнишь.

— Ну, как же не помнишь, — продолжаю укоризненно, — Ирка моя тогда в слезы, говорит, разводиться пойду завтра же? Помнишь?

— Да? — удивляется. — Надо же, совершенно не помню! И что потом было?

— Как что потом? Потом она, дурында эдакая, рыдать стала, тушь у нее вся размазалась, фата в «селедку под шубой» залезла… Ну, а тебя холодной водой отливали, чтобы в чувство привести. Господи, когда ж это было… Сколько лет прошло?

— Да уж, немало.

— А точнее?

— Лучше пива налей… Знатное у тебя пиво, Толян… Вот однажды поехал я на гастроли в Чехию, так там пиво…

— Не, ты мне зубы не заговаривай, — пальчиком ему грожу строго. — В каком году это было? Отвечай!

— В девяносто третьем.