Революция. От битвы на реке Бойн до Ватерлоо - Питер Акройд

На все происходившее Питт реагировал единственным известным ему способом. По его словам, он «ответственен лишь за то, чем управляет лично». Он подал в отставку 5 октября 1761 года, к огромному облегчению Испании, Франции, графа Бьюта и молодого короля. Георг писал: «Я не буду противиться тому, чтобы этот сумасшедший Питт ушел». К огорчению своих сторонников и недоумению противников, Питт принял правительственную пенсию в размере 3000 фунтов в год. Циничный, при этом весьма лаконичный ответ бывшего первого министра переполнил чашу общественного терпения. В конце концов, даже величайшего из патриотов можно было подкупить, и теперь отъявленные циники могли рассматривать его беззаветное служение государству в совершенно ином свете. Как сказал Хорас Уолпол: «Увы, увы! Господин Питт любит земные блага не меньше, чем милорд Бат». Обида Питта была столь велика, что его предполагаемая отставка оказалась временной. Он жаждал отомстить клеветникам.

Вскоре пришло время графа Ньюкасла – старого вояки, отдавшего 38 лет государственной службе, – склонить голову перед «новыми людьми» и оставить пост первого лорда Казначейства. Он уже не раз сетовал: «Моего совета или мнения почти не спрашивали, и тем паче никогда ему не следовали. Меня держат взаперти, не доверяют и лишают какого бы то ни было общения». Горькие жалобы Ньюкасла наглядно демонстрируют тот факт, что политику государства определяла горстка советников. В первые годы правления Георга III группа влиятельных людей, как правило семь или восемь, но не более тринадцати человек, стала называть себя внутренним кабинетом в противовес более многочисленному внешнему кабинету, объединявшему самых разных высокопоставленных особ. Выказав недюжинное самомнение, за национальную политику взялся сам граф Бьют. Лорд Шелбурн заметил, что тот демонстрировал «неизменную напыщенность».

В начале 1762 года прогнозы Питта оправдались. Корабли с драгоценностями вошли в испанские гавани, при этом власти, как и задумывалось, отрицали любые обвинения в том, что Испания устраивает провокации для английских судов. Война против Испании была объявлена в январе 1762 года, и вскоре Великобритания продемонстрировала свое превосходство на море, захватив Гавану и Манилы. Казалось, Королевский флот был непобедим на морских просторах от Вест-Индии до Филиппин. Однако стоило дыму от выстрелов рассеяться, как Бьют уже ступил на мирную тропу; через многочисленных посредников Бьют держал связь с дворами Мадрида и Версаля. Вероятнее всего, он действовал в соответствии с общественными настроениями, поскольку в тот год в стране наметился резкий экономический спад, ставший предвестником целого десятилетия засух и неурожаев.

Предварительные статьи мирного договора были подписаны в Фонтенбло в начале ноября. В суматохе переговоров, которые никак нельзя было назвать простыми, стало ясно, что Англия окажется в выигрыше. Менорка, Новая Шотландия, Канада, Сенегал, Сент-Винсент, Гренада и другие территории отходили ей по праву завоевания. Франция была вынуждена уступить Индию. Однако Питт – человек, который руководил этой войной фактически все семь лет, – был крайне недоволен результатами мирных переговоров. Он пришел в парламент, обернув ноги в шерстяную фланель. Временами его так мучила подагра, что ему разрешалось сидеть во время выступлений. Его речь против предварительных условий мира в парламенте длилась три с половиной часа, в течение которых он описывал Францию как могущественного и опасного врага, не заслуживающего снисхождения. И все же война кончилась.

Парижский мирный договор, подписанный в феврале 1763 года, положил конец военным действиям. После семи лет конфликта страны Европы были истощены. Мало кто получил хоть сколько-нибудь значимую выгоду от кровопролитий и разрушений. Никто не знал, сколько завоеватели ограбили домов, опустошили полей и уничтожили жителей. Им (завоевателям) было все равно. Во всяком случае, в Англии царил оптимизм, граничащий с самодовольством. Хорас Уолпол писал другу: «Ты не узнаешь свою страну. Ты покидал ее, когда это был небольшой закрытый остров, живущий по средствам. Теперь же это столица мира… По Сент-Джеймс-стрит толпами ходят набобы и вожди американских индейцев, а господина Питта в его сабинском поместье посетили восточные монархи и избиратели из доминиона Бореалия, ожидавшие, пока у него пройдет приступ подагры и он удостоит их аудиенции».

Казалось, что к началу 1760-х годов Великобритания прочно заняла центральное место в стремительно развивавшейся торговой сети, простиравшейся от Канады до Бенгалии. Страну по-прежнему не воспринимали как империю. К империям причисляли такие крупные государства, как Китайская империя Цин, Османская империя или империя Великих Моголов. Европейцы же амбициозностью не отличались, что пытался показать Эдвард Гиббон в труде «История упадка и разрушения Римской империи» (The History of the Decline and Fall of the Roman Empire), изданном тринадцатью годами позднее. Тем не менее завоевания в ходе Семилетней войны свидетельствовали не только о политических, но и о коммерческих амбициях, и в 1770-х годах об империи стали говорить все чаще. При этом в отношении целого агломерата колоний, территорий, провинций и государств, которые теперь оказались под властью британской короны, не было разработано ни планов, ни стратегии, ни последовательной политики. В осторожных и нерешительных действиях англичан сквозили тревога и неуверенность, наблюдался всплеск религиозного сектантства и апокалиптического морализма в противовес тому, что многие современники называли неорганизованностью и безответственностью. Численность населения небольшого острова была весьма скромной. Однако согласно прогнозам, в течение последующих нескольких лет можно было ожидать, что все больше людей переселится в Северную Америку.

Основной причиной этого выступала торговля. Она повышала благосостояние и независимость, подпитывала национальную мощь. Классическая теория меркантилизма гласила, что количество слитков из драгоценных металлов в мире ограничено и Англия должна взять под контроль большую их часть. По словам политика и публициста Эдмунда Берка, торговлю «можно было расширить и обеспечить ее процветание с помощью войны». Рабы, сахарный тростник и табак стали ключевыми товарами на новых землях. Последствия наблюдались и внутри страны: непрерывно рос спрос на оружейников и портовых рабочих; литейные цеха и кузни были раскалены докрасна. Современники еще не понимали, что это лишь прелюдия к куда более масштабным событиям.

Усилия, направленные на финансирование мировой войны, длившейся семь лет, на обустройство кораблей, оплату наемных солдат, сбор налогов и получение займов у компаний, повлекли серьезные изменения. Страна более не была закрытой и изолированной, хотя теоретически могла продолжать жить обособленно, полагаясь лишь на собственные силы. Все стремительно менялось – Великобритания превратилась в масштабное предприятие, обладавшее всеми признаками мировой державы, опиравшейся на растущую казну и поддержку финансовой аристократии. Ее авторитет определялся непрерывно растущим числом чиновников, не говоря уже о несчетном количестве сотрудников таможенно-акцизной службы. К 1720-м годам в стране работало 12 000 государственных служащих.

Иностранный наблюдатель отмечал, что «англичане платят налоги утром на мыло, которым моют руки, в 9 часов – на кофе, чай и сахар, которые употребляют на завтрак; в полдень – на пудру для волос; во время ужина – на соль, которой приправляют мясо, и на пиво, которое подают к нему». Налогами облагалось практически все: кирпичи, из которых строились дома, уголь, с помощью которого они отапливались, свечи и даже окна, которые пропускали дневной свет. Ирония заключалась в том, что народ, который так громко сетовал на непомерные налоги, ссылаясь на всеобщие права и свободы, в конце концов платил их быстро и весьма охотно. Отчасти это объясняет двусмысленное отношение народа к власти, которая провоцировала мятежи, а не революции.