Генезис - Кирилл Клеванский

Безмолвная лестница отвезла меня на поверхность, и я вышел наружу. За окнами уже темнелось, но приемная была все также забита усердными студиозусами. Впрочем, все те же лица, все те же разумные.

Смотрительница, прищурившись, ожидала что я как всегда побегу, но в этот раз у меня был для неё сюрприз. Подойдя ближе, я протянул руку, и она не сразу сообразила что мне нужны бланки. Поставив очередную партия автографов, я поклонился и вышел вон. И в этот раз в след мне не шипел глубок рассерженных змей.

На улице было хорошо. Хотя, по глубоким убеждениям, я считаю что не бывает плохой погоды. Просто бывает плохое настроение. Дождь, снег, солнце, или облака, а может даже и туман, все это не важно если на душе хорошо. Вот и сейчас, не обращая внимания на мелкую морось, визитную карточку весны, я бодренько шагал в сторону ворот.

– Швыче ногу, резвее шаг! Раз, два! Раз, два! И слезы богов на нем помеха!

Звук отдаваемых команд все стихал, сменяясь щебетом студентов, выбравшихся на прогулку. И сколь бы не было у меня хорошее настроение, но все же я не понимаю в чем кайф ходить и мокнуть при этом держась за руки. И будто бы это сверх романтично и все такое. А ведь таких хоть стреляй. Пока я дошел от библиотеки до ворот, встретил как минимум девять пар. Это е восемнадцать потенциальных клиентов белых халатов! Ну ладно там можно просто ночью пройтись, проветрится, нет, чужда мне вся эта розовая чушь. Как говорил всеми измученный Станиславский – не верю.

– Пропуск, – донеслось из открытого окошка.

Протянув свой бессрочный пропуск, я дождался пока ребята сверят бумаги.

– Проходи, – прозвучал недовольный голос.

Ну да. Он-то небось надеялся на небольшую взятку, но я нынче на мели. В кошельке, что лежит дома тумбочке, всего тридцать золотых. А сейчас, за поясом, и то три. Даже два года назад, когда я только-только явился в столицу, у меня и то больше было. Видно верно говорят – столица либо разденет, либо королем сделает, третьего не дано. И что-то мне подсказывает что до венценосной особы мне ой как далеко.

Покинув территорию Академии я отыскал глазами кэб и пронзительно свистнул. Мужичок извозчик, заслышав знакомый звук, дернул поводьями и подъехал поближе. Нравятся мне эти кэбы, эдакий привет из картин про Шэрлока Холмса. Не того буржуйского бреда, а нашего – советского, качественного фильма. И нет лучше Шерлока чем товарищ Ливанов. Устроившись на обитом ситцем диванчике, я протянул в окошко заготовленную плату. Не так уж и много – семь медных, а длина маршрута не имеет значения.

– Куда изволите вашмилсть?

– На пятую Бедняцкую.

Извозчик вздохнул, но все же цокнул языком и пустил лошадей вперед. Пятая Бедняцкая, это столичное пограничье, отделяющее город от трущоб, коими были Пять Ям. И, ясное дело, ни один благоразумный извозчик не поедет в эти негостеприимные района.

За окном пролетала вечерняя столица. Утопающая в огнях, пахнущая вином и сдобными булочками. В скверах гуляли молодые, постарше сидели в дорогих тавернах и пабах. И где-то на холме всеми цветами радуге сиял Императорский Дворец. Его позолоченные купола уходили прямо к небу. Высокие окна отражали лунный свет, сверкая подобного кристально прозрачному алмазу. Даже с такого расстояния я видел подъезжающие кареты, и буквально видел этих нарядных и гордых людей. Нет, меня не тянет в это общество, просто любопытно посмотреть на настоящий бал. А не то уродство что устраивали Гайнесы.

Заскрипели рессоры, и я открыв дверь, спустил лесенку. Такой вещи как поребрик не знала ни одна из дорог, кроме главной, так что приходилось спускаться по старинке. Кивнув извозчику я нырнул в переулки. Достав из сумки изрядно побитый, весь в заплатах плащ, я завернулся в него подобно тому как чумной заворачивается в неброское тряпье. Теперь сойду за своего.

Скучно идти по Бедняцкой. Здесь благоухание парфюма и цветов сменяется вонью помоев и канализации. Звонкий девичий смех исчез, а на его место встал бесконечный ор и гул доносящихся споров. Таверны и пабы сменились дешевыми кабаками, от которых за милю тянет сивухой. А вместо благородных, чинных людей ты встретишь разве что беззубых работяг, да басоту, бегающую в рваном тряпье. Но все же здесь еще есть порядок, ходят стражи, ездят патрули и никто не станет тебя резать только потому что у тебя два сапога, а не один как у нападающего.

И все это пропадает, когда свернув за высокий дом ты пересекаешь небольшой пустырь. Вот она, улица Пяти Ям. Названа так потому что состоит из пяти лучей – дорог на конце которых располагается по огромной, непормено большой выгребной яме. Туда стекается большая часть городских помоев, туда же ведет и канализация. Надеюсь не стоит подробно рассказывать про амбре царящее в тех местах. Ну и порядки здесь были соответствующие – анархия. Сюда не казали нос стражи, здесь не было чиновников и прочих. Казалось Император забыл про этот уголок, отдав его на откуп бандам. Каждый квартал, коих здесь было десять, был под властью какого-нибудь главаря. И каждый луч под началом Гильдии. Самая главная – Гильдия Воров. Потом по статусу шли – ночники, то бишь убийцы. И далее остальная шантрапа. Конечно, глупо ранжировать убийц и воров. Но по бандитским законам все было именно так. Впрочем, меня это мало волнует.

Идя по узким переулкам, то и дело наталкиваясь на полутрупы и даже на трупы, я явственно ощущал на своей спине пристальный, опасно цепкий взгляд. Но никто не собирался нападать. Мой плащ для несведущего говорил о том, что я беден и даже нищ, но для здешний братии он рассказывал столь многое, сколь не уместится и в целом досье. Расположение заплат и дыр, отдельные потертости и крой, длинна и то, как я его ношу, все это говорило о моем ранге и статусе. И хоть он и был не очень высок, но достаточен для того что бы меня предпочитали не трогать.

Когда я свернул в сторону Пичужной (не путать с Пьянчужной, она рядом) то буквально спиной почувствовал к опасно ко мне приблизился хвост. Резко обернувшись я встретился взглядом с одним из Басот, притаившихся на крыше. Показав ему не самый приличный жест, я получил подобный в ответ и пошел дальше. Хвост отстал. Выйдя на луч, я остановился и сверился с часами. Опаздываю. Ускорившись, я вскоре добрался до даже с виду ветхой лавки. Вывеска с облупившейся краской, ржавый колокольчик рядом с дверью и мутная витрина, за которой покоились разные пробирки, флакончики и склянки. Все из самого дешевого стекла, хрустали, что лежит у меня, такому бизнес не может себе позволить.

– Миледи, – проговорил я заглушая рваный перезвон древнего звонка.

Из-за прилавка выбралась самая настоящая Баба-Яга. На морщинистом, полном бородавок лице, зорко сиял желтый глаз. Второй уже давно был подернут серой пленкой. Свернутый на бок нос, и три кривых, желтых зуба во рту добавляли некоей антуражности.

– Принес? – просипела она. Этот звук больше походил на трение меча о бледную кость.

По спине пробежали мурашки.

– Иначе бы не пришел, – ответил я.

Старуха вперилась в меня своим оком, и от того я потянулся к поясу. Вскоре игра в гляделки подошла к концу. Травница подошла к дальней стене, дернула за давно погасший факел и часть стены отъехала в сторону, открывая проход в подвал. И, надо отметить, внизу все было по другому. На полках стояли флаконы из горного хрусталя, а в шкафах лежали столь редкие и опасные ингредиенты что даже десятой части достаточно чтобы угодить в Охарнку. Чего стоят засушенные головы младенцев, используемые колдунами. За такое полагается немедленное черное сожжение, по преданию уничтожающие не только тело но и душу, лишая перерождение. О да – черное пламя, или пламя демонов, одно из темных заклятий, применяющееся светлыми что бы карать этих самых темных. Парадокс.