Любовница на неделю - Сьюзен Джонсон

— Гарольд, обещай мне, что когда ты женишься на этой женщине, то будешь держать ее под замком, — взволнованно сказала Абигайль. — Я не хочу, чтобы она развращала твоих сестер. Она абсолютно безнравственна. И хотя я осознаю животную природу мужчин и даже понимаю твой интерес к ней, я не желаю, чтобы она заражала девочек своей распущенностью. Тебе это ясно? Герберт, скажи ему, что в этом я не уступлю.

— Ты слышал, что сказала твоя мать? — спросил Герберт.

— Да, папа. Она может остаться в Тейвор-Хаусе, нет никакой необходимости везти ее в Сити.

— Хотя не подлежит обсуждению, что она должна родить тебе наследников.

— Боже, что ты такое говоришь, Герберт! — с ужасом посмотрела на него Абигайль.

— Тише, Абби! Ты не хуже меня знаешь, что нам нужны наследники, чтобы сохранить за собой состояние на случай ее смерти.

— Все это так отвратительно! — пробормотала его жена.

— Но только не ее миллионы, — веско заметил муж. — Мы должны собрать побольше людей, Гарольд. Нужна хорошая команда. — Он твердо сжал губы. — Способная справиться с братьями Тарлоу.

Присутствие в доме вдовствующей графини благотворно повлияло на ее сына. Вскоре после ее приезда Дермотт открыл глаза и, впервые окинув комнату ясным, незамутненным взглядом, узнал сидевшую у его постели мать и слабо улыбнулся.

— Я здесь, дорогой, — склонясь над ним, прошептала она и поцеловала его в щеку. — И настаиваю на том, чтобы ты хорошо себя вел.

Его тихий смех почти сразу же перешел в стон.

— Я хочу есть, — с трудом переведя дух, сказал Дермотт.

— Сегодня у тебя есть выбор, дорогой. Бетти с кухаркой уже с рассвета на ногах.

Он снова обежал взглядом комнату.

— Где рубашка?

Графиня недоуменно посмотрела на Шелби, не понимая, чего хочет ее сын.

— Она у меня, сэр.

— Принесите ее, Шелби, — приказала графиня, желая дать сыну все, что он только пожелает.

Когда Шелби принес в комнату мятую рубашку, графиня удивленно вскинула брови, но промолчала, а когда Дермотт попытался поднять руку/чтобы забрать рубашку у секретаря, помогла ухватить ее. Почувствовав аромат духов, графиня немедленно пришла к соответствующим выводам.

С тех пор Дермотт стал медленно, но неуклонно выздоравливать. Мать внимательно следила за тем, чтобы его малейшие прихоти мгновенно выполнялись. Шелби, который до сих пор считал ее непрактичной и психически неуравновешенной женщиной, был чрезвычайно удивлен тем, насколько твердо она взяла в свои руки бразды правления.

Две недели спустя графиня с Дермоттом сидели в надвигающихся сумерках на террасе, наслаждаясь последними лучами пурпурного заката. Дермотт небрежно развалился в шезлонге — в последние дни он здорово поправился благодаря своим любимым блюдам, и в первую очередь бифштексу, который ему стали подавать, едва он смог самостоятельно сидеть.

Графиня рассеянно покачивалась в кресле-качалке, которую привезла на остров еще девочкой — в те дни, когда ее отец только купил это поместье. В ее волосах не было заметно седины, и вообще она так прекрасно сохранилась, что однажды Шелби даже в шутку спросил ее, не вышла ли она замуж еще ребенком.

— Мне нравится запах духов, исходящий от той рубашки, которую ты хранишь. — Раньше она об этом не упоминала, но сегодня решила рискнуть, поскольку Дермотт как будто пребывал в прекрасном настроении. — Хотя, конечно, это не мое дело, — с улыбкой добавила она.

— Я все гадал, когда вы об этом спросите. — Он тихо засмеялся.

Эта леди, должно быть, кое-что для тебя значит. Он долго не отвечал, а когда ответил, слова его прозвучали несколько неуверенно.

— Пожалуй, да.

— Но если ты сам точно не знаешь, зачем тогда хранишь рубашку? — осторожно поддела она сына.

— Вы правы…

Воцарившееся молчание нарушал только отдаленный крик чаек.

Дермотт закинул ногу на ногу, окинул беспокойным взглядом море, расправил рукава халата, а когда наконец заговорил, голос его был необычайно тихим.

— Помните, я говорил вам, что был женат?

— Нет, не помню, — графиня озабоченно наморщила лоб. — Как странно, что я забыла такую важную вещь! Я знала эту девушку?

Он покачал головой:

— Я женился в Индии.

— Ты был в Индии?

— Целых пять лет, — пробормотал он. Она на секунду закрыла глаза, а когда вновь их открыла, сказала:

— Так обидно, что я не могу этого вспомнить!

— Это не важно, мама, — мягко сказал Дермотт. — Вы никогда не видели ни жены, ни сына. Они умерли в Индии.

— Какой ужас, дорогой! — Она коснулась его руки. — Жаль, что я этого не знала. Подумать только, как ты, должно быть, горевал…

Он не отвечал очень долго, болезненные воспоминания со всеми их «если бы» и «нужно было» вновь ожили в его мозгу.

— Я так и не смог этого забыть.

Она никогда еще не видела его таким печальным.

— Ты должен был мне об этом сказать. — Она всплеснула руками. — Ой, что же я говорю! Дорогой, мне очень жаль, что я была настолько поглощена собой, когда ты так отчаянно во мне нуждался.

— Это не ваша вина, маман.

— Я должна была заметить твое горе.

— Я старался его не показать. — Он хотел защитить ее от новых переживаний — его отец и так достаточно заставил ее страдать.

— Но все же за мной больше не надо ухаживать, как за больным ребенком, — улыбнулась она. — Теперь наступила твоя очередь. Когда ты был при смерти, я поняла, какое это счастье, что ты у меня есть. А сейчас я хочу позаботиться и о твоем счастье.

Он задумчиво посмотрел на закат.

— Теперь я уже и не знаю, смогу ли его узнать — счастье. Хотя, — тихо добавил он, — сегодня я смотрю на закат и вижу его красоту. — Он едва заметно усмехнулся. — Это уже явный прогресс.

— То, что с тобой случилось, помогло нам обоим оценить радость жизни. Мне кажется, мы оба слишком долго жили прошлым.

— Я все равно ничего не забуду. — Его глаза наполнились слезами.

— И не надо, — прошептала мать. — Никто, этого от тебя не требует. А теперь расскажи мне о своей семье, — добавила она. — Я хочу все знать. Как выглядела твоя жена? Как ты с ней познакомился? Был ли мой внук на тебя похож? Была ли у него твоя улыбка?

Этим вечером Дермотт впервые после возвращения в Англию откровенно рассказывал о своей семье. Он поведал матери о своих переживаниях, о своей глубочайшей любви к жене и сыну, о том, что его до сих пор мучает чувство вины перед ними, сознался даже в неумеренном пристрастии к спиртному сразу после их смерти.