Рандеву с покойником - Лариса Соболева

И каждое его слово ножом вонзалось в грудь Бражнику:

– Кокаин. Я собаку съел на наркоте.

У того подкосились ноги. Мужичок! Он толкнул. И подсунул коробок, догадался Геннадий Павлович. Один из ментов достал наручники, а Бражник ринулся в кафе:

– Мне позвонить адвокату…

Его настигли, повалили наземь, заломили руки, мент шипел в ухо:

– За сопротивление при задержании знаешь сколько накинут?

У Бражника из носа текла кровь, он выл и рычал одновременно. И бился, бился головой в приступе бессильной ярости о каменные плиты перед порогом кафе.

6

– Вот и они, – заерзал Степа.

– А идут, как украли, – сказала Яна.

– Эти, когда воруют, как воры не ходят, – пояснил Толик. – Они воровство называют данью. И когда берут дань, они в своей тарелке. Слышите, а я еще придумал: «продмаг» – проданный маг, «свиноматка» – бочка с пивом…

– Все же странно, – не слушал его Степа, – забрали ребенка из школы, а сами тут же вернулись на работу. Зачем он им? Пусть бы в школе и сидел при такой смертельной обстановке. У Ежова два сына, у Туркиной только взрослая дочь, значит, это сын Ежова, так? Зачем же они спрятались в сквере, а не остановились на площадке перед школой? Мальчик все равно вошел бы через центральный вход.

Степа рассуждал и, не отрываясь, смотрел на Туркину с Ежовым, бегущих слишком скоро для статуса правителей. Обычно они несут свои персоны на воображаемых подносах. Ко всему прочему, они постоянно оглядывались. Яна была права: нечто вороватое сквозило в их поведении и выражении лиц.

– Они знали, какой дорогой пойдет мальчик, там и поджидали, – подсказала Яна.

– Да, я понимаю… Все же есть тут какая-то несуразица.

– Ой, Степа, ты во всем видишь подозрительное, – фыркнула Яна.

– Может быть, может быть… – И Степа погрузился в себя, потому что интересующие его особы скрылись внутри.

А Николай Ефремович тем временем смотрел на середину стола в полном потрясении чувств. Дело в том, что он не принял с утра ни единой капли спиртного, а чертики в количестве двух штук прыгали на столе. Мало того, бесенята не просто явились ему на трезвую голову, а заговорили человеческими голосами, чего раньше никогда не было. А голоса у них были противными, гнусавыми:

– Наш ты клиент, Коля, наш. Пойдешь с нами?

– Куда? – таращился на них Николай Ефремович.

– Да туда, где тебе место, – захихикали оба. – К нам.

– И чего там делать?

– Пить будешь от пуза, утонешь в виски. У нас там чан с коньяком, чан с водкой, чан с виски. Хоть плавай! И море пива. А еще мы тебя…

И чертенок острыми зубками укусил за палец. Укусил больно. Николай Ефремович отдернул руку, а бесенок противно расхохотался. Второй рот раззявил, желая тоже откусить от Сабельникова кусочек, но мэр, подпрыгнув на стуле, попытался кулаком укокошить наглецов, возмечтавших его съесть. Чертенята заверещали от восторга и понеслись по кабинету, цокая копытцами, а он за ними. Две твари гоготали и строили господину мэру препротивные рожи, подкрепляя ненормативными жестами, прыгали на шторы и карабкались вверх, бегали по потолку, оттуда слетели вниз. Когда они очутились на полу, встал на колени и кулаком их – бах! Но мимо. Снова – бах! Опять мимо. Бах, бах! – ползал Сабельников на четвереньках. За таким занятием его застали Зина и Ежов.

– Дело сделано! – возвестила Зина. – А что это вы…

– Да так, разминаюсь… засиделся я, – откликнулся мэр.

Николай Ефремович потирал ушибленный кулак и едва удержался, чтобы не рассказать про чертей. Раз их пока остальные не видят, значит, не стоит глаза открывать, а то еще дурачком объявят, в психушку сдадут. Впрочем, Сабельников подозревал, что чертей видят все до единого, но никто в этом не сознается. Вот как он никому не сознается, так и остальные.

– А какое дело? – поднялся он с коленей, подозрительно глядя на замов.

– Вы что! – Зина посинела от злости или от негодования, эмоции теперь у нее пошли со знаком плюс, то есть выше обычных. – Он у нас. Как сообщать будем? И кто это сделает? Телефон исключается, надо письменно оповестить.

– Письменно тоже нельзя, почерк можно сличить, – сказал Ежов, он тоже находился в немалом нервном возбуждении. – Надо наклеить буквы из газеты на лист бумаги.

– Отлично!

Зина очутилась в приемной так быстро, что Сабельников подумал: «Зинка летает? А я и не знал. А, понял, понял! Она ведьма! Да я живу в окружении чертей и ведьм с ведьмаками! Выпить надо, выпить». И приложился к бутылке.

Зине дали газету, клей, ножницы, бумага в столе Сабельникова нашлась. Ежов и Зина вырезали и наклеивали буквы разной величины криво – очень торопились. А мэр глядел на них во все глаза, обходя на цыпочках замов, склонившихся над столом, чтобы не спугнуть их. Потому что, присмотревшись, увидел, как и у Зинки, и у Вальки рожки выросли. А у Зинки из-под юбки еще и хвост торчал. «А, ну да, ну да, – догадался мэр, – Валька свой хвост в штанах спрятал! Только бы не спугнуть, пусть остаются в неведении, бесовские морды, якобы я не догадался про них. Вот, значит, почему они чертей не замечают, потому что сами черти».

Время от времени Сабельников отпивал из бутылки с наименованием «Нарзан» для поддержки духа и все ходил вокруг стола. Внезапно что-то не понравилось в кабинете Николаю Ефремовичу, что-то не то. Огляделся и заметил в углах чертей больших, в человеческий рост! Маленькие бесенята меж Ежовым и Зинкой прыгали на столе, а эти затаились и помалкивали, оливковыми глазищами посверкивали. Сабельников занялся вычислением, с какой целью пожаловала такая большая команда рогачей, как вдруг секретарша сообщила по селектору, что принесли газету и просили передать лично в руки мэра, это очень важно.

– Неси, раз важно, – приказал мэр, не спуская глаз с бесов.

Зина в преддверии победы была на подъеме, видимо, строила большие планы с письмом, которое они с Ежовым клеили. Неожиданно секретарша приносит… «Грани»! Одно название газеты при нечаянном упоминании способно довести до инфаркта, а тут вот она, на столе. Ежов тоже напрягся, сжался, как цепной пес перед нападением.

– Ой неспроста принесли газету, ой неспроста, – проговорила Зина и с опаской протянула руку, будто брала ядовитую змею. Раскрыв газету, опустилась на стул. – Сволочь! Скотина! Мы правильно поступили. Теперь он у нас в руках, недоносок… Взгляни! Он погубил нашу карьеру, но, к счастью, пока не забрал жизнь.

В дальнейшем совесть города ругалась грязно, по-мужицки! Ежов раньше думал, что Зина слов таких не знает, ведь когда она хочет оскорбить, делает это одним взглядом, интонацией и кайф ловит, если удается человека подобным обращением довести до белого каления. Взглянул на снимки, и у него закружилась голова. Ежов понял, что теперь городская дума их снесет. Особенно коммунисты постараются, завтра же выйдут с транспарантами и мегафонами, в которые будут гавкать одно: долой! И придется с позором уйти в отставку, стать на одну ступень с большинством. А Ежов так полюбил власть во всех ее проявлениях, что не мыслил себя без нее. Пожалуй, власть любима им наравне с жизнью. Хотел обсудить с мэром теперешнее положение в связи со статьей, но от того шел нездоровый импульс. Сабельников строил рожи. Строил украдкой, полагая, что его манипуляции с мышцами лица незаметны.