Любовь без розовых соплей - Алена Нефедова

Жуткое, на самом деле, зрелище. И состояние при этом такое же. От него мороз по коже пробирает. Плавали, знаем.

Бр-р-р. Чур меня.

— Кто бы вы ни были и о каком бы Владимире ни говорили, желаю вам удачи в вашей научной деятельности. Надеюсь, в вас осталось достаточно критического мышления, чтобы подвергать сомнению не только прописные азбучные истины, но и новые знания, получаемые из непроверенных источников.

Она только фыркает и с ненавистью выплевывает:

— Я тебя обманула. Никакого привета он тебе не передавал. Он вообще о тебе забыл. Потому что теперь у него есть я!

И слава богу, что он обо мне забыл. Надеюсь, навсегда.

Я поудобнее перехватываю спортивную сумку и направляюсь к выходу из аэропорта, а девушка, чье отражение я вижу в огромном стекле, торжествующе смотрит мне вслед.

Наверное, я неправа сейчас.

Наверное, я должна остаться и попробовать поговорить с ней. Объяснить, в какую пропасть она рискует упасть, слепо доверяя каждому слову Мартынова.

Наверное, я должна, как Татьяна, что-то сделать, чтобы спасти эту душу.

Но у меня нет таких навыков, как у Татьяны. А девушка явно зациклена на том, кто много лет подряд убеждает ее в собственной исключительности. И потом, если выбирать между практически незнакомым человеком и тем, за кого ты готов бороться до последнего, то я выберу второе. А за Юлю… за Юлю я буду молиться. Чтобы у нее как можно раньше раскрылись глаза. И чтобы она успела остановиться на самом краю. В шаге от безвозвратной ошибки.

И… за Шона я тоже попрошу вселенную. Попрошу искренне, от всего сердца. Найти покой и умиротворение в этой жизни. Потому что кроме безумия в его глазах я частенько видела тщательно скрываемую застарелую боль. Океан неизбывной горькой боли.

— Боже, дай мне сил и терпения справиться с этой женщиной, — закатываю я глаза. — Ну объясни мне, бестолковому, почему в джинсах?

— А почему нет? — пожимает плечами эта невыносимая… ух!

— Люль, я все понимаю, ты терпеть не можешь свадьбы и все с ними связанное…

— Просто я считаю, что это глупость несусветная, тратить столько времени, сил и денег на то, что должно быть только между двумя людьми.

— Допустим, я с тобой согласен, — киваю я. — Но разве ты не хочешь, чтобы этот действительно важный в нашей жизни момент хотя бы для нас был… ну, не знаю, торжественным, красивым, запоминающимся?

— Господин мой Громов, каждая секунда рядом с тобой запоминается мне на всю жизнь, — эта хитрая лисица крадется в мою сторону по кровати, совершенно сбивая с толку. И ведь знает, что я ей сопротивляться не могу, зар-р-раза. Но я кремень, да!

— Госпожа моя без пяти минут Громова, отставить соблазне…

Ее поцелуй, как всегда, оглушает, начисто лишая воли и какого-либо желания противиться этим вкусным губам, этим жадным облизываниям-укусам, оставляющим на моей коже желанные следы ее обладания мною. Я горжусь ими, как медалями, завоеванными в трудной битве. В моей жизни не было сражения сложнее, чем то, из которого я вышел победителем. С собственным эго, с мужской гордыней, с бытующими шаблонами и штампами. В моей жизни не было и не будет женщины желанней и слаще, чем моя медноволосая, пламенная сирена, чьи гортанные песни я готов слушать ночи напролет. Я победил в этом бою не только себя, но и ее страхи, сомнения, горечь прошлого и груз так трудно доставшегося ей опыта. И поэтому я готов идти ей на маленькие, крохотные уступки во многих вопросах, которые она считает столь важными для нее.

Не хочешь свадьбу? Ну и ладно.

Хочешь вместо банкета скромный ужин с родителями? Принято.

Не хочешь пышное платье? Пусть будет не пышное. Мне главное другое.

— Скажи мне это, моя сирена.

— Я тебя люблю-хочу-обожаю.

— А чего больше?

— Всего вместе и постоянно, — она обвивает мой торс тонкими руками, что приковали меня крепче любых кандалов. Ее теплое дыхание щекочет шею, вызывая толпу мурашек и непроизвольную сладкую судорогу, пронзающую от макушки до самых пяток.

И ей я сдаюсь моментально, выкинув белый флаг. Сдаюсь не словам и не ощущениям — они лишь слабое человеческое выражение того, что я вижу в ее глазах: доверие, безграничную нежность, гордость за нас, страсть, полыхающую ответным жаром в моей крови, и безбрежную любовь, которой я никак не могу насытиться.

Она сверху, как я люблю. Мне нравится смотреть на нее снизу вверх и упиваться видом ее беззащитного горла, на котором бешено бьется пульс. Нравится играть с ее полной грудью — такой щедрой, такой женственной, с призывно торчащими темно-розовыми сосками. Обожаю обхватывать ее за талию, спускаясь жадными ладонями ниже, мять и беззастенчиво лапать округлые ягодицы, плавно двигающиеся и задающие ритм. И я точно знаю, что она почему-то не любит быть сверху, но делает это ради меня. А я буду делать все ради нее.

— Данил, мне поплакать хочется. Обнимешь меня?

«Поплакать» ей хочется раз в месяц. Как всем простым смертным женщинам. И пусть мне дико сложно удержать в трусах рвущийся не только обнять, но и протаранить, продолбить, протиснуть в любимое место член, но я покорно ложусь на бок и крепко прижимаю ее к себе, упираясь каменным стояком в обожаемые ямочки над попой.

Она пахнет сладкой июльской малиной, созревшей под жарким солнцем щедрой земли, и слегка солоноватыми водорослями, выброшенными на берег штормовой морской волной. Она горячая внутри и гладкая снаружи. Она снится мне каждую ночь, даже когда я держу ее крепко, не отпуская ни на минуту. Мне боязно отпустить ее и страшно проснуться в холодной одинокой постели и осознать, что это был лишь сон. А еще мне страшно, что кошмары начнут сниться ей.

Она все рассказала мне. Совершенно все. После того, самого первого ее признания, она перестала замыкаться в себе. Пересказала почти все прослушанные когда-то лекции чертова манипулятора Мартынова, ловко жонглировавшего фактами, подтверждающими его мерзкие теории. Выплакала всю накопившуюся боль, всю горечь застарелых страхов. Открыла сердце так доверчиво и широко, что я почувствовал себя почти богом, заглядывающим в людские души, как в открытую книгу. У нее не осталось ни одной, даже крохотной тайны от меня.

Должна ли быть в женщине какая-то загадка?

Вопрос не ко мне. Вернее, этот вопрос не имеет к нам никакого отношения. У нас все по-другому. Кто-то, возможно, сказал бы — не по-людски.

Наша любовь и началась, и продолжалась какое-то время не по шаблонам, она оказалась окрашена отнюдь не в нежные пастельные тона. На ее полотне не было ни розовых единорогов, ни золотых бабочек, у нас не было конфетно-букетного периода, романтических свиданий под луной и пылких признаний в стиле «О-о-о» и «Ах». Мы уже практически пережили развод и разлуку и теперь даже не пытаемся выглядеть друг перед другом лучше, чем есть. Мы теперь всегда говорим друг другу только правду, хватило и того, что начали с недомолвок, с закрытости и отрицания даже надежды на совместное будущее. Мы оба не нашли в себе сил на откровенность на самом старте. И чуть было не сошли с дистанции, потеряв шанс на счастье навсегда.