Колодец детских невзгод. От стресса к хроническим болезням - Надин Бёрк Харрис

В деревенских районах, где население преимущественно белое, травмирующим воздействием может стать потеря работы и возможности обеспечивать себя, или же последствия необузданного употребления психоактивных веществ. В иммигрантских сообществах – дискриминация и страх вмиг и навсегда потерять близких людей. В афроамериканских сообществах – вековое наследие бесчеловечного обращения, которое сохраняется и сегодня, выражаясь в риске, которому подвергаются мальчики, играя на лавочке перед рестораном или решаясь натянуть капюшон по пути из магазина. В сообществе коренных американцев – изъятие земли и уничтожение культуры, а также наследие насильственного переселения. Все эти люди на самом деле говорят об одном и том же: «Я страдаю».

Очень легко застрять в ловушке собственного страдания, потому что оно больше всего влияет лично на вас; однако именно такой образ мыслей убивает темнокожих людей, белокожих людей… убивает всех. Он цементирует идею о том, что есть мы – против ни х. И впереди окажемся либо мы, либо они. Такой посыл быстро приводит к борьбе за ресурсы, тормозящей попытки решить одну и ту же, черт подери, проблему.

Я пыталась передать Джени и ее слушателям мысль о том, что именно из-за нашей склонности к трайбализму[40] нам необходима наука. Именно поэтому нам необходим каждый исследователь, специалист по данным и ученый, который пришел на этот саммит. Потому что наука показывает: нет никаких нас против них. На самом деле у всех людей есть общий враг – и это неблагоприятный детский опыт. Подход к лечению оставшегося без крыши над головой ребенка, которого мать принесла вместе с чемоданчиком к дверям офиса Программы здоровья чернокожих младенцев, ничем не будет отличаться от подхода, необходимого семье из Пенсильвании, в которой отец после закрытия завода пять лет не мог найти работу; или девочки из сельскохозяйственного региона Китая, матери которой пришлось уехать в Пекин на заработки; или семьям из Черногории и Сербии, пережившим гражданскую войну… Мы все нуждаемся в едином подходе к оказанию помощи людям, попавшим в подобные ситуации. И если мы это поймем, возможно, мы перестанем так жарко спорить о неблагоприятном детском опыте и токсичном стрессе, но вместе найдем решения, которые помогут всем. Потому что, как говаривал мой отец с его ямайским акцентом: «Прилив поднимает все лодки».

Был ровно час дня, когда я вошла в клинику, дожевывая последние кусочки своего обеда из коричневой биоразлагаемой коробки, в которую упаковывают еду с собой. Я думала, что до первого послеобеденного пациента у меня еще есть несколько минут, но стоило мне пройти мимо приемной стойки, как меня остановил медбрат Марк.

– Ваш первый пациент уже ждет вас, – сказал он и выдал распечатку моих заметок с прошлого приема, а также новые бумаги, которые родители пациента приготовили к этому визиту. – Они пришли так рано, что я предложил им пройти в комнату с бабочками.

– Поняла, – ответила я и заторопилась в свой кабинет, чтобы накинуть белый халат и захватить стетоскоп.

При этом я не могла не улыбнуться сама себе. С момента открытия Центра детского здоровья в Бэйвью прошло уже десять лет. В 2007-м я и представить себе не могла, что останусь в Бэйвью до 2017-го… что все еще буду здесь. И уж точно я даже не мечтала о том, чтобы наша клиника стала источником вдохновения для создания Центра оздоровления молодежи и что эти две организации будут работать совместно не только с целью исследования каждого ребенка на предмет НДО и оказания полноценной помощи, но также и для обмена инструментами, моделями и клиническими наблюдениями с докторами со всего света. Все вокруг менялось, и лишь одно оставалось неизменным: преданные своему делу, заботливые сотрудники. Когда медбрат Марк присоединился к нашему коллективу, он взял на себя управление повседневными делами клиники; иными словами, хоть я и была основателем этого заведения, управлял им отныне он.

Через несколько минут я со своим стандартным предупреждением («тук-тук») вошла в дверь комнаты с бабочками, чтобы приступить к той части работы, которую до сих пор люблю больше всего, – приему пациентов. Свое название комната с бабочками получила благодаря сотням переводных картинок на стенах, расположенных таким образом, чтобы казалось, что бабочки действительно летят к какому-то красивому невидимому цветку в коридоре. Когда в 2013 году клиника Бэйвью переехала в здание Центра оздоровления молодежи, сотрудники приложили все усилия, чтобы сделать новое пространство таким же уютным и привлекательным для детей, как раньше. Каждый кабинет украшали десятки картинок на разные темы; была комната с джунглями, динозаврами, сафари, подводными обитателями и фермой. Но больше всех я определенно любила комнату с бабочками. Увидев ее впервые, я просто потеряла дар речи. Бо́льшая часть бабочек представляла собой плоские наклейки на стены, но несколько трехмерных созданий с розовыми и фиолетовыми крыльями сидели в углу над раковиной, всем своим видом показывая: «Мы настоящие!»

Мой шестнадцатилетний пациент уселся на кушетку, уткнувшись в телефон. Он был полностью поглощен то ли набором сообщения, то ли пролистыванием Instagram – или что там еще делают современные подростки со своими устройствами. Его мать сидела на стуле рядом с раковиной, сжимая небольшой кусочек бумаги с какими-то записями, сделанными от руки.

– Всем здравствуйте! Как ваши дела?

Пациент поднял голову и улыбнулся милой улыбкой, знакомой мне уже почти десять лет. Парень постепенно становился мужчиной, был худым и мускулистым, а над его верхней губой виднелся пушок. Он всегда выглядел очень ухоженным, и сейчас на нем были надеты выглаженные штаны цвета хаки и белая рубашка. Он немного отпустил волосы, и я обратила внимание на умело уложенные на сторону кудри, которых раньше не замечала.

В качестве приветствия он буркнул нечто стандартное для подростков.

Я улыбнулась про себя, мысленно поставив галочку напротив пункта: «Языковые способности соответствуют возрастным нормам».

Усевшись на небольшой стул на колесиках перед компьютером, я перепроверила последнюю информацию о пациенте. К тому моменту я уже почти наизусть знала его медицинскую историю. Парень набрал семь баллов по школе НДО, демонстрировал симптомы токсичного стресса; методы лечения были подобраны успешно, все пошло на лад, и результаты его анализов тоже улучшились. В последний раз, когда он приходил ко мне около года назад, его физическое и психическое состояние было отличным. Его астма и экзема были взяты под контроль, он хорошо учился; у него даже завязались первые отношения с девочкой. Детская улыбка во все 32 зуба и беззаботный смех уступили место старательно сдерживаемой (хотя все равно по-мальчишески милой) ухмылке и баритону. Я почти видела, как по его телу курсировали гормоны.