Якудза из другого мира. Том IV - Алексей Калинин

Ягуар не подвел. Первый символ сыграл свою роль и теперь наше додзё дополнительно освещается пламенем. Ловушка начинает схлопываться.

Почему треугольник? Как мне сказал сэнсэй: эта фигура символизирует единство разума, тела и духа. Пять символов созданы древними оммёдзи и напитаны сакральным смыслом до краев. Каждой стихии соответствует свой треугольник, только у воздуха и земли есть черта по центру, а у огня и воды нет. Стихия молнии настолько нестабильна, что древние решили не заморачиваться и изобразили в привычном виде — как знак пресловутого Зорро, поставленный на попа. Такой можно увидеть на трансформаторах, с доброй надписью: «Не влезай — убьёт!»

— Во как? — с интересом оглядывается Исаи. — Это интересно… Нечестно, но интересно… Мы же хотели без оммёдо?

— А это и не моё оммёдо. И не тебе говорить о чести, когда привел с собой Кацуми.

Шесть минут мелькает в голове. Осталось шесть минут…

На разговоры нет времени, поэтому я прыгаю вперед. Выпад, взмах, уклон. Лезвие проносится над головой, и я вижу, как перед глазами падает белокурый локон. Мда, стрижку я не заказывал, поэтому блокирую очередной удар и отскакиваю назад.

Исаи прыгает следом. Полоса стали проходит справа, я отстраняюсь и ударяю снизу вверх. Исаи успевает отшатнуться, бьет по ногам, но тут уже спасибо за науку Коту — я подпрыгиваю вверх и ухожу от атаки. Не стал раскидывать руки в стороны и пародировать орла — не до этого.

Это в фильмах прикольно смотреть, как противники встают в эффектные позы и замирают, пока кровь стекает по лезвию. В бою же каждое движение должно быть направлено на причинение максимального ущерба противнику и минимальным энергетическим затратам бьющего.

Ещё одна полоса возникает на груди Исаи. По центру треугольника, почти параллельная основанию. Эта полоса делит алую фигуру на маленький треугольник и трапецию.

Знак воздуха… Теперь над головой появляется полоса серого тумана. Она заволакивает беленый потолок и деревянные балки перекрытий дымным маревом. Клубы тумана завихряются, образуя иногда интересные фигуры. Вот только нет времени эти самые фигуры рассматривать.

— Ты на мне рисуешь? — удивленно говорит Исаи, оглядывая свою грудь.

— Нет, так получается само, — отвечаю я и сам слышу, насколько неубедительно это звучит.

Исаи закручивается вокруг своей оси и неожиданно выстреливает мечом. Удар настолько быстр, что я не успеваю среагировать. Чуть позже бедро вспыхивает болью. Исаи уже находится на безопасном расстоянии и поднимает над головой меч. На лезвии ни капли крови, а вот у меня уже мокнут прорезанные джинсы. В прорехе виден порез. Не очень опасный, но кровью истечь можно. Если вовремя не залечить, то…

Так нет же этого самого времени. В голове и так мелькает цифра 5.30. Кацуми падает на одно колено, не отрывая взгляда от нас. Она пытается сложить мудры, но ничего не получается — непослушные пальцы отказываются складываться.

— Я тогда тоже порисую немного, — улыбается Исаи. — Рана за рану, хинин.

Выпад, ещё выпад, я отскакиваю и понимаю, что он теснит меня к огненной стене. Блокивка выпадов занимает всё внимание. Теперь комиссар уже не шутит. Он понимает, что я не просто так рисую на теле друга. Что я замышляю подлость и редкую гадость.

Конечно замышляю — не зря же пропускаю удар в опасной близости от бока и добавляю росчерк на груди противника.

Твою мать! Возвратным движением Исаи разрезает джинсы на другой ноге и теперь уже левая нога вспыхивает болью.

Пять минут…

— Что? Не нравится? Больно, хинин? — спрашивает Исаи, замирая в нескольких метрах от меня.

— Когда режусь при бритье и то больнее, — цедят мои губы, а тело пытается восстановить дыхание.

Первые капли пота просачиваются на лоб и вот-вот покатятся вниз, чтобы попытаться разъесть глаза. Рукоять меча становится тяжелее, как будто меч впитывает в себя кровь Исаи. Рядом со стеной жарко — пламя пусть и колдовское, но шашлык может приготовить за пару минут.

Порезы на теле Исаи понемногу темнеют, переходят в зеленый цвет. Это было бы хорошим знаком, имей я в запасе хотя бы минут пятнадцать, но сейчас… Колдовской меч просто не успевает вытянуть достаточно жизни, чтобы замедлить комиссара достаточно для нанесения точного удара.

Исаи бросается в бой так отчаянно, что мне порой приходится сдерживать руку, лишь бы не нанести нечаянный смертельный удар. А комиссар явно это чует и подставляет шею под клинок. Он как будто играет со мной, перемещаясь бабочкой по додзё.

Четыре с половиной минуты… Черт, почему же мне не удается порезать в очередной раз это вертлявое существо с прической Соника?

Кацуми падает на колени. Она бледнее выпавшего снега. Я отвлекаюсь на миг и невольно вскрикиваю, когда клинок Исаи режет предплечье.

— Ага, хинин, больное место не дает воли? Ты скован и связан своей болью. А я продолжаю рисовать на твоём теле. Ты чувствуешь это счастье? Чувствуешь, как боль наполняет тебя?

А что я мог ответить? Конечно же чувствую. Конечно же было больно — я специально не отключаю боль, чтобы не пропустить тот самый заветный момент… Но об этом я скажу позднее. Пока же стискиваю зубы, стараясь не давать крику боли вырваться наружу. И у меня это получается.

— Это даже не боль. Вот когда твои мозги разлетелись по комнате, а в кулак впился осколок зуба, вот это была боль. А так… Фигня из-под ногтей. Всё-таки не зря Миоки вытащила твои пули, а ты даже не просек, что мой пистолет испорчен. Ты по жизни лох, Мацуда.

— Миоки сдохла, хинин! Я не знаю, каким образом тебе удалось выкарабкаться из той ситуации, но сейчас ты попал в худшее положение. И это ты лох, хининское отродье.

— Ты ошибаешься. Миоки жива и здорова. Видел бы ты, как она хохотала над тобой и твоей безуспешной попыткой. Она сказала, что твои руки также коротки, как и мужское достоинство.

Четыре минуты. Но надо! Надо вывести его из себя, чтобы он открылся!

— Ты лжешь, хинин!

— Да мне насрать. Думай, что хочешь, но Миоки жива! Ты не довел удар до конца.

Исаи падает на колени, старается попасть по ногам. Однако, меня обучал Кот, а его науку я успел впитать в полной мере. В мгновение ока взлетаю вверх и уже в падении выбрасываю руку.

Ещё одна полоса появляется на теле Иоси. Параллельная одной из боковых сторон треугольника.

— Тварь! — вскрикивает Исаи.

— От твари слышу-у-у! — отскакиваю я и замираю в позе готовности к бою.

Немного бы отдышаться, но некогда — в голове возникает изображение электронных часов, на которых стоит три минуты и тридцать секунд.

Кацуми медленно валится на бок. Её глаза открыты, она смотрит на меня и обхватывает руками живот, как будто там сосредоточение всей боли. Рот раскрывается, как у выброшенной на берег рыбы. Она пытается схватить воздух, протолкнуть его в легкие, но не может. На белой коже появляется синюшный оттенок.