Монгольское нашествие на Русь 1223–1253 гг. - Денис Г. Хрусталев

сторон окружали сразу три армии противников: Даниил с волынцами на западе у Галича, Ярослав с суздальцами на востоке у Каменца и литовскими отрядами непонятного происхождения – на севере. Кроме того, они были даже лишены собственного крова над головой и какой-либо тыловой базы – Галич был занят. Среди дружинников начались брожения, закончившиеся роспуском полков и бегством Ростислава в Венгрию. Незадачливые ополченцы вынуждены были просить Даниила о соизволении вернуться им в свои дома: «…наутриа же прииде к нему [Даниилу] весть, яко Ростислав пошел бе к Галичю, слышав же приатие градьское, бежа в Угры путем, имже идяше на Борьсуков дед, и прииде к бани рекомеи Родна и оттуда иде в Угры, бояре же пришедше, падше на ногу его [Даниила], просяще милости, яко съгрешихом…»[327]

Даниил разрешил людям вернуться, а за Ростиславом послал погоню. Княжича не догнали, но это вовсе не огорчило нового правителя. Это означало его окончательное утверждение на галицком столе. И хотя Волынь он передал своему брату Васильку, казалось, что не за горами возрождение той великой единой Галицко-Волынской державы, которую составил его отец Роман Мстиславич в первые годы XIII в. Кроме того, вскоре под контроль Даниила перешли некоторые другие весьма значимые земли, превратив его на короткое время в абсолютного властелина Южной Руси.

* * *

В начале 1240 г. особенное впечатление на современников произвел поступок киевского князя Михаила Всеволодовича, который после «проведения переговоров» с ханом Менгу, послов которого убил, затем просто бежал из своей столицы в Венгрию: «Князь Михайло же послы избы, а сам бежа ис Киева за сыном в Угорскую землю [перед Татары]»[328].

Известие о гибели послов относится к поздним редакциям, а потому может быть недостоверным. Многие исследователи допускают, что князь направился за границу не страха ради, а в поисках помощи. Однако ничего подобного Михаил в Венгрии не получил. Более того, он чем-то разозлил венгерского короля, да так, что тот отказал Ростиславу в руке своей дочери, о чем, судя по всему, была предварительная договоренность, а затем вообще изгнал отца и сына Ольговичей из страны. После этого черниговские изгои направились в Польшу, откуда стали посылать за миром к Даниилу и Васильку Романовичам, владевшим теперь и Волынью, и Галичем, и Киевом.

Древнерусскую столицу после ухода из нее Михаила пытался захватить один из смоленских Ростиславичей – Ростислав Мстиславич. В городе он продержался недолго и был смещен со стола подоспевшим отрядом галицкого князя: «Ростислав Мьстиславичь Смоленского седе в Кыеве, Данилъ же еха и иня его». Сам Даниил Романович не решился оставаться на днепровских берегах. Как сообщает летопись, он «вдал» город «в руки» посаднику Дмитрию, для того чтобы тот «обьдержати противу иноплеменьных язык, безбожьных Татаров, яко бежал есть Михаил ис Кыева в Угры…»[329] Как считают большинство исследователей, раз Дмитрий был назначен властью Даниила, то последний тем самым предъявил права на столицу Руси. Но это был бы не вполне дружелюбный акт по отношению к Ярославу, который, надо полагать, имел свои виды. Возможно, Даниил намеревался просто выждать время, а потом уступить покровительство над Киевом на наиболее выгодных условиях. То, что он оставил посадника из местных бояр, а не сел сам, позволяет сделать именно такое заключение. Утверждение в городе Ростислава Мстиславича могло восприниматься как захват, а Даниил как бы соблюдал права других, более авторитетных претендентов. Владимиро-Суздальский князь в этом случае должен был понять, что галицкий союзник действовал в его интересах. Именно после занятия Киева Даниил, судя по летописи, послал во Владимир-Залесский за своей сестрой, женой Михаила Черниговского, плененной в Каменце и увезенной на северо-восток. Ярослав благосклонно отпустил княжну, но своего наместника в Киев не отправил (или, скорее всего, признал полномочия Дмитра). Он тоже ожидал новой волны нашествия, которая вскоре пронеслась по южнорусским землям. Даниил после этого мог посчитать свои союзнические обязательства исполненными, а альянс с Ярославом – исчерпавшим себя. Было ясно, что северорусские княжества, возглавляемые Ярославом, не желали вступать в новое противостояние с монголами ради прикрытия не пострадавших пока земель Галиции, Волыни и Киевщины.

Зимой 1239–1240 гг. Батыевы войска пожгли города по Клязьме и Муром. Это должно было отрезвить Владимирского князя, слишком увлекшегося своими авантюрами в далеких регионах. После известия о монгольском нападении в суздальской и связанных с ней летописях следует примечательная по значению фраза: «Тогда же бе пополох зол по всей земли, и сами не ведяху и где хто бежить [от страха]»[330]. Началась паника.

В результате монгольских рейдов 1239 г. люди окончательно убедились, что единовременным вторжением дело не обойдется. Политика широкого фронта, облавы и террора, проводимая Батыем, должна была произвести впечатление на жителей Северо-Восточной Руси, региона, который ранее практически никогда не подвергался нападениям кочевников. За 100–200 лет до этого люди бежали из южнорусских областей на север и северо-восток в страхе перед набегами половцев и печенегов. Теперь их потомки столкнулись с внезапными атаками кочевников здесь. Страх обуял жителей Суздальского Ополья. Люди не ведали, куда бежали. Эта волна миграции охватила огромный по площади регион. Отдельные группы заходили глубоко в Европу, а другие забредали далеко в северные леса. По сообщениям английского хрониста, бежавшие из русских земель доходили до Саксонии. Повлиять на эти процессы князь не имел власти.

Теперь спустя два года эффект от нашествия достиг максимума. Уход людей и запустение целых областей больно били по авторитету правителя и благополучию страны. Князь Ярослав должен был понять, что его ставка – успокоение в родовых землях Северо-Востока, а не поиски далеких, но уже обреченных вотчин юга, пусть и в увенчанных давней традицией с богатой историей. Можно сказать, что, отпраздновав свое 50-летие, владимирский правитель стал более осторожен, остепенился и углубился в обустройство собственных владений. Он строил новые крепости (например, Тверь), восстанавливал старые, заботился о возрождении хозяйства и возвращении бежавших в леса людей. Было ясно, что будущее его земли – в сохранении как можно более длительного мира с монголами. Ради этого следовало использовать все: и подарки, и выходы, и дани, и переговоры, и унижения, и слезы, и молитвы.

* * *

Весной 1240 г. Ярослав отпустил к Даниилу его сестру, жену Михаила Черниговского. С ней, надо полагать, отправилось небольшое посольство, призванное сообщить галицкому князю перспективы совместных действий на юге – что этих действий не будет. Северо-восточный союзник оставлял Даниила наедине с благоприобретенным Киевом и монголами у порога.

Став повелителем русского Юга, волынский князь оказался «халифом на час». Нет никаких сомнений в том, что в последние месяцы перед подходом монголов к Киеву Даниил судорожно искал в соседних землях воинов, способных противостоять кочевой орде. Собственных сил у него уже не было. Изматывающая, более чем десятилетняя междоусобица