Ошейник Жеводанского зверя - Екатерина Лесина

А если он и вправду любит ее? Вот эту нелепую, бестолковую девицу, которая оказалась слишком любопытной, чтобы жить.

А если его любовь настолько сильна, что он никогда не простит мне именно этой смерти?

А если он сам, устав бороться со мной, уйдет следом?

Я останусь один. И это действительно пугает.

Время-лента вновь распрямляется, выбивая серые блоки из гранитной плоти континуального мавзолея. Трещат стены, качает игла, полосуя небо на ровные шматы несбывшихся надежд. Брызжут то ли еще слезы, то ли уже кровь.

И я не вижу иного пути.

Прости, Тимур, я не могу быть другим.

Перетерлась лента, сплетенная Карликами из шести сутей. Растаял в бешеном ритме моего сердца шум кошачьих шагов, сгорела над огнем души женская борода, усохли корни гор, растворились медвежьи жилы, наделяя силой, захлебнулось слезами рыбье дыхание и смылась птичья слюна. Волк Фернир в новом обличье вышел на свободу, стряхнул остатки пут и зевнул, готовый проглотить чужое солнце.

Берегитесь люди, наступает Рагнарёк.

Голова гудела. Как будто не голова, а пустая бочка, в которую бросили камушки-мысли и потрясли, перемешивая. А потом рядом с носом что-то щелкнуло, ломаясь, и в ноздри вползла отвратительная вонь нашатыря.

– Ну же, милая! Давай. Открой сомкнуты негой взоры, навстречу утренней Авроры звездою севера явись...

Камушки сталкивались друг с другом и, ударяясь о стенки головы-бочки, порождали гудение. Занудное такое гудение.

– Вчера, ты помнишь, вьюга злилась... ах нет, вьюги не было. Было другое. Тебе понравилось? – нашатырь не отпускал, голос издевался.

Тимур? Вчера был Тимур. И она, Ирочка, тоже была. Вместе они были. А сегодня. Почему такое странное сегодня?

Она открыла глаза, утонув в бледной мути дня, сквозь которую размытым, кривым пятном проступил силуэт человека.

– Взоры открылись, нега ушла. Извини, драгоценнейшая, за то, что я так, но обстоятельства вынуждают.

Кто это? Плывет-то как... и тяжело. И сухо во рту, губы потрескались. Облизать бы. Не вышло. Губы заклеены. Заклеены?!

– Не надо, не надо паники. Еще рано. Или уже поздно? Но это как посмотреть. В любом случае, орать ты не сможешь. Жаль, мне нравится слышать голоса тех, кого я убиваю.

Зрение окончательно сфокусировалось. Тимур? Ее Тимур, нежный и осторожный, стеснительный и настойчивый, стоял с ампулой нашатыря и мокрым полотенцем.

– Вот так лучше.

Не Тимур. Другой. Он, но не он.

– Давай знакомиться, драгоценная моя. Меня зовут Марат. И я собираюсь тебя убить.

Этот разговор длился долго. Бесконечно долго, словно Марат сам искал повод потянуть время. Ему не нужно было Ирочкино внимание, как и ее ответы, как и вообще присутствие. Порой, замирая на полуслове, он выходил из комнаты, чтобы вновь вернуться и продолжить оборванный разговор.

На сей раз он ухватился за старую историю:

– Ты веришь в оборотней? Нет? А зря. Существуют. Лу-гару. Логры. Люди старой расы, люди двойной крови... я про себя говорю, а не про Антуана. Антуан Шастель если и был в чем-то виноват, то в слабости. Видишь ли, девочка, мир слабости не прощает. Он сильных любит. Наглых. Приспособленных. Конкуренция и естественный отбор. Помнишь?

Ирочка мотнула головой. Ответить, появись такое желание, она не могла – клейкая лента плотно стягивала губы.

– У людей, как у животных, только немного сложнее. Конкуренция приводит к тому, что слабые не погибают, но начинают играть под сильных. Надеются выжить. – Марат присел на корточки, положив локти на Ирочкины колени и, глядя снизу вверх, проникновенно сказал: – Тимур тебе врал. Ты именно слабая. Ты живешь не для себя, а для своей семейки. Ты позволяешь им управлять собой. Ты готова лечь под Тимура, под меня, под кого угодно, лишь бы им было хорошо... плачешь? Рано еще плакать. Мы ведь только-только начали разговор. И я не пытаюсь тебя обидеть.

Правильно, он пытается убить. Точнее, пока не пытается, но собирается.

Не следовало открывать запертую дверь.

Не следовало возвращаться в лес, где водится серый волк, который притворился даже не бабушкой – добрым лесорубом.

Не следовало вообще на свет появляться.

– Ты неудачница. – Марат подхватил пальцем слезинку и демонстративно облизал. – Классическая неудачница, которая до того поверила в собственную беспомощность, что не сделала ни одной попытки доказать обратное. Забилась в норку и сказала себе «не могу». И что взять с тебя, немогущей?

Ничего. Не надо брать. Отпусти, пожалуйста, разве не видишь ты, как мне страшно? Как больно?

Видит и наслаждается, ловит каждое движение ее лица, дышит ее дыханием, подстраивается, чтобы потом, поймав последний выдох, замереть. Умереть с нею, всего на долю секунды. Откуда она знает это? Ниоткуда. Просто знает. Просто видит в безумных глазах его.

– И Антуан был таким же. Знаешь, в чем его беда? Настоящая беда?

Ирочка покачала головой.

– В том, что его предали. Я говорю не об отце или Моранжа, у них свои интересы, ты же понимаешь, как это бывает. Я говорю о брате. Пьер обязан был защитить Антуана, а что вместо этого? Мораль становится над кровью. И чужие люди оказываются дороже... проклятье Каина. Убивший брата своего не найдет покоя ни в жизни, ни в смерти. И детям его суждено платить по чужому счету, потому что иногда, редко, но все же сын отвечает за отца.

Синяки почти прошли. И опухоль с лица спала. Красивый хищник. Тимур ведь предупреждал, пытался предупредить, а она не поняла. Глупая, глупая женщина, очередной мотылек.

– Пьер жил долго. Женился. Появились дети, потом внуки. Внук, вернее будет сказать, ибо Господь, если он есть, не желал, чтоб Каиново семя вновь засеяло землю. Господь хитер, как старый барышник... а люди говорят – судьба. Пусть так. Пусть судьба назвала внука Пьера Антуаном. Пусть судьба швырнула его в Россию в восемьсот двенадцатом году. Пусть судьба оставила жизнь, но заперла дорогу назад, во Францию. Судьба в ублюдочном своем желании отыметь всех зачала род Шастелей. Сухая смоковница и единственный уцелевший плод на ней. Я. Марат Шастелев.

И он гордился родством. Он берег прошлое, как берегут иссеченный щит, побывавший у Ерусалимских стен, обломок сабли, что некогда гуляла по спинам турков, серебряный перстенек с фальшивым камнем, доставшийся от прабабки.

Прошлое жило в настоящем. Прошлое диктовало свои условия и желало жертв, во имя подтверждения прав родства с Жеводанским оборотнем.

– Я всегда знал, что не такой, как все. Но однажды, наверное, после Анечки, мне захотелось узнать – почему? Тимур твердил, что я сумасшедший, что нужно лечиться, но ведь даже сумасшествие не случается просто так.

Случается. Сумасшествие, когда засыпаешь с одним человеком, а просыпаешься с другим. Когда понимаешь, что эти двое – одно целое, и не понимаешь, кого из них любишь, а кого боишься.