Саботаж - Артуро Перес-Реверте

Фалько взял свой бокал и откинулся на стуле, спросив с саркастическим интересом:

– Вот, значит, до чего дошли его откровения?

– Как видите.

– Однако он был словоохотлив в тот вечер. Такое редко с ним бывает.

С этими словами он сделал глоток вермута, стерший с его лица скептическую волчью улыбку. Никто лучше адмирала не умеет морочить людей, подумал он. Старый пират с ледяной душой. И цена всем его доверительным откровениям – пятак, да притом из свинца. По сравнению с ним он, Фалько, – актер-любитель.

В этот миг он заметил, что в холл вошла Нелли Минделхайм.

– Простите, – сказал он Кюссену, вставая.

– Какой сюрприз, – сказала американка.

От нее, как и прежде, пахло хорошей косметикой, дорогими духами и «старыми деньгами». Под непромокаемым плащом, наброшенным на плечи как накидка, виднелся элегантный костюм – жакет и плиссированная юбка, – выгодно и ненавязчиво подчеркивавший достоинства фигуры. Из-под поля шляпы и белокурой челки приветливо улыбались Фалько светло-голубые глаза с густо накрашенными лиловой тушью ресницами.

– В самом деле, – ответил он. – Ну, как нам Париж?

– Волшебно! Иначе и не скажешь. Завораживающий город.

– Где же наша неразлучная Мэгги?

– Сейчас спустится. Мы собрались на улицу Сент-Оноре за покупками. – От внезапного озарения вспыхнули и глаза: – Не хочешь ли составить нам компанию?

– Соблазн велик, но… – Фалько кивнул в сторону бара. – Очень бы хотелось, да вот беда, я тут не один и освобожусь, наверно, еще не скоро.

Нелли огорчилась:

– Жаль, очень жаль. Забавно было бы узнать твое мнение по поводу этих плоскодонок-манекенщиц. Ты ведь, мне помнится, знаешь толк в том, как одевать женщину. – Она скорчила развязную гримаску. – Впрочем, еще лучше – в том, как ее раздевать.

Нелли ждала, какой остроумной репликой блеснет он в ответ на ее рискованное замечание. Фалько смотрел ей в глаза с безмятежным спокойствием и с приятной улыбкой на губах. И решил не обманывать ее ожиданий:

– Единственное предназначение платья – вызывать желание снять его немедля.

Он произнес это очень непринужденно, как бы констатируя непреложный факт. Веки польщенной Нелли дрогнули.

– Ты прав.

Оба как-то замялись, не желая бросать начатое на полдороге. Фалько нахмурил лоб, изображая напряженную думу, хотя все было уже превосходно придумано раньше.

– Мы сможем выпить попозже, – сказал он, словно внезапно осененный вдохновением. – У меня деловой ужин, а потом я свободен.

Нелли эта идея явно пришлась по вкусу.

– Жизнь в Париже после полуночи только начинается, – сказала она.

– Вот именно.

Американка медленно и многозначительно кивнула ему, как сообщнику. От предвкушения снова затрепетали лиловые ресницы.

– Что ж, прекрасная идея. С Мэгги, разумеется?

Сказано было так, будто Нелли только что вспомнила о подруге. В голосе появилась легкая хрипотца, и это не укрылось от Фалько. Внезапно то, что всего лишь должно было послужить ему алиби, обрело заманчивую перспективу. Нелли и Мэгги. Он вспомнил эпизод в экспрессе Андай – Париж, три обнаженных тела, сплетенных на узком диване в купе, и это возбудило его.

– Куда ж мы без Мэгги? – сказал он.

И послал Нелли улыбку безмятежной симпатичной акулы.

– Ах вот почему вы мне здесь назначили встречу? – осведомился Кюссен.

Фалько, усевшись на свое место, сделал глоток и закурил.

– Был бы я молод и красив, вел бы себя так же.

Фалько спрятал портсигар и зажигалку, выпустил дым.

– Ну а что там с Баярдом? По моей части все готово.

Лицо Кюссена дрогнуло в лукаво-коварной усмешке, усики встопорщились. Он покосился на бармена за стойкой и понизил голос:

– Все переведено на счета в швейцарские банки?

– Все. – Фалько вытащил из кармана плаща и протянул ему конверт. – Здесь квитанция последнего трансфера, сделанного Игнасио Гасаном.

– …Который, как я понимаю, должен с минуты на минуту исчезнуть бесследно.

– Именно так. Как только доделает еще кое-какие дела.

Кюссен положил конверт в карман.

– Я тоже исчезну.

– Разумная предосторожность, – одобрил Фалько.

Австриец с довольным видом ощупал конверт во внутреннем кармане.

– Недурные денежки лежат у нашего друга Баярда в Швейцарии, а он даже не подозревает.

– Когда об этом узнают русские?

Кюссен пожал плечами. Да может быть, уже узнали. По его сведениям, Амбар, двойной агент, работающий в абвере, передал в Москву исчерпывающие сведения о Лео Баярде. И в том числе – десяток безупречно сфабрикованных писем, расшифровки телефонных разговоров, копии перехваченных сообщений, фотографии и шифровки.

– А также и сведения о том, кто я такой, – сказал Фалько.

– Не исключено.

– Отсюда и мое купание в Сене… Решили начать с меня.

– Возможно.

Досье Баярда составлено очень толково, продолжал Кюссен, и там имеются две истинные жемчужины – секретное донесение абвера шефу СД Гейдриху, где упоминается связь Баярда с британской МИ-6, и доклад англичан, где это подтверждается. То и другое подлинное.

– Да неужели? – удивился Фалько. – И английский документ тоже?

– Совершенно подлинный. – Кюссен не устоял перед искушением немного погордиться. – Мы сумели ввести этих джентльменов в игру, причем втемную. Что и обеспечило подлинность британских документов.

– Неужто в Лондоне всерьез поверили, будто Лео Баярд – с его-то биографией – скрытый фашист?

Австриец посмотрел направо, потом налево, прежде чем податься вперед и сказать почти шепотом:

– Поверили они или нет – совершенно неважно. А важно, что их службы смастерили документ, в котором это утверждается. Если добавить к нему наш, да приложить счет в швейцарском банке, да передать все это в руки НКВД, с Баярдом будет покончено. – Он откинулся на спинку стула. – Понимаете? А уж что там с ним дальше будет – то дело русских.

Фалько сидел неподвижно. И думал, но ни до чего додуматься не мог. Глаза его, цветом и теплом напоминавшие оружейную сталь, щурились от дыма зажатой в зубах сигареты. Он медленно вынул ее изо рта.

– Все равно не понимаю, как это англичане, всегда такие осторожные и миролюбивые, вступили в игру.

– Миролюбцы редко бывают хорошими психологами. И давление консерваторов там очень сильно. Посмотрите, как они втихомолку поддерживают Франко. Их, как и французов, коммунисты тревожат куда сильней, нежели нацисты. Как это у вас, испанцев, говорят… что-то такое насчет золы, кажется?