Алый лев - Элизабет Чедвик

Дочка хозяина остановилась у очага, чтобы перевернуть подрумянившиеся овсяные оладьи. Из-под ее чепца выбилась прядка волос и повисла у щеки блестящим каштановым локоном. Она подняла глаза, встретилась взглядом с Хьювилом и улыбнулась ему, перед тем как отвести глаза.

— У тебя нет времени на баловство, — Дай под столом пнул брата ногой. — Нам надо перекусить и выводить скотину на дорогу.

Хьювил в ответ скорчил гримасу:

— Для баловства время всегда найдется. Не обращая внимания на ворчание Дая, он подошел к девушке немного поболтать. Покачав головой, Дай осушил свою кружку и вернулся к лошадям.

Хьювил как раз спрашивал, как ее зовут, кося глазом в сторону маячащей на горизонте грузной фигуры ее отца, когда в таверну с широко раскрытыми от страха глазами влетел Дай.

— Разбойники! — закричал он. — Люди Фицгенри жгут амбары!

Двое солдат сорвались с мест и поспешили наружу, на бегу выхватывая мечи. Хозяин сгреб жену и дочку и выпроводил их из харчевни через заднюю дверь, выходящую на сараи и свинарник.

По улице застучали копыта. Вытянувшись около двери, Хьювил увидел, как рыцарь в доспехах привстал в седле и швырнул зажженный факел на крышу. Мгновение спустя еще один влетел через дверной проем и приземлился на полу у очага среди мусора. Хьювил бросился тушить его, прикрывая рукой глаза; едкий дым проникал ему в легкие. Он услышал над головой треск загоревшейся соломы. Дай закричал, потом его голос перешел в стон, и он упал к ногам Хьювила с копьем в позвоночнике. Он открывал и закрывал рот, но не мог произнести ни звука. Вместо слов из его рта лилась кровь, темная, пульсирующая, похожая на вино. Хьювил в ужасе и оцепенении уставился на него:

— Дай? Боже всемилостивый, Дай?

Глаза брата уже не узнавали его — в них стояла чернота смерти. В дверном проеме появился солдат, одетый в короткую кольчугу, как у гонцов, держа в левой руке круглый щит. Схватившись за копье, торчавшее из тела Дая, он вытащил его и занес снова. Хьювил сделал единственное, на что был способен. Он пригнулся, нырнул вперед и бросился на противника, и то, что он атаковал, а не бросился наутек, застало того врасплох. С мгновение они боролись. У Хьювила была кое-какая подготовка, и к тому же он был сильным, крепким парнем, боровшимся за жизнь. Кольчуга защищала его противника, но в то же время замедляла его движения. Сипя, Хьювилу удалось вырвать копье из рук противника, и, поскольку ему оставалось либо убить, либо умереть, он развернул древко и ударил тупым концом по шее рыцаря, перебив трахею. Человек упал, корчась от боли, умирая, со звуками, которые Хьювил никогда больше не хотел бы слышать. Крыша над его головой превратилась в огненный свод ада, и комната была обвита удушающими щупальцами дыма. Следуя инстинкту затравленного зверя, Хьювил выбежал через заднюю дверь, все еще сжимая в руке копье.

Хозяин таверны лежал на своей грядке с луком с перерезанным горлом; его жена, тоже мертвая, была распростерта рядом, над ее сердцем растекалось огромное красное пятно. У свинарника возле бойни и загона для поросят двое мужчин поймали дочку хозяина. Один навалился на нее сверху, а другой стоял, поставив ногу ей на шею, пригвоздив ее к земле, пока его приятель ее насиловал.

Ярость накрыла Хьювила огромной морской волной, смывшей все остатки разума. Только что он тряс головой, бормотал что-то бессвязно, хотел убежать, а сейчас уже набросился на мужчин. У того, что стоял, было время поднять топор, но он был слишком медлительным, и Хьювил ударил его копьем в живот, вытащил оружие, и повернулся, чтобы вонзить его во второго, который судорожно пытался встать с девушки. Хьювил отшвырнул его и, выхватив топор у умирающего врага, сокрушительным ударом по черепу прикончил второго.

Девушка перекатилась на бок и, спотыкаясь, поднялась на ноги. Брызги крови веснушками проступили на ее лице, а зрачки от ужаса стали огромными. Алая волна в сознании Хьювила схлынула, и он уставился на мертвых с удивлением и отвращением. Белые, как луна, голые ягодицы, страшная рана на голове у одного из них, темная дыра в животе другого. Он сглатывал снова и снова. С улицы доносились крики и плач, лязг оружия, рев пламени. Он дико огляделся вокруг, увидел плетеную изгородь, скрывавшую отхожее место, и, схватив девушку за руку, потащил ее туда.

— Они не станут здесь искать. Бежать сейчас слишком опасно, лучше затаиться.

Он упал на колени позади плетня, и из его ног как будто высосали костный мозг. Он сейчас мог бы бегать и сражаться так же успешно, как новорожденный. Девушка опустилась рядом с ним, от страха стуча зубами. Спустя мгновение Хьювил притянул ее к себе, а она приникла к нему, впившись ногтями в его кожу так сильно, что спустя недели на ней будут оставаться пурпурные отметины, но они ни в какое сравнение не шли с ужасом, поглотившим его разум. Весь мир горел, его брат был мертв, и все уже никогда не будет по-прежнему.

Изабель положила руку на плечо Хьювила, когда он преклонил перед ней колени. Он вместе с горсткой беженцев и погорельцев выбрался из разграбленного и разоренного Ньютауна и смог дойти до Килкенни. Сгорели все амбары с запасами и большинство домов. Люди Мейлира Фицгенри набросились на город, как стая голодных волков, грабили, насиловали и убивали. Погибло двадцать солдат Вильгельма и почти столько же горожан, включая родителей девушки, которая стояла на коленях рядом с Хьювилом.

— Они взялись ниоткуда, миледи, — рассказывал Хьювил. — Мгновение назад я выпивал в таверне с Даем, а в следующий миг кругом уже эта неразбериха, а Дай… Дай…

Он замолчал, не в силах продолжать.

— Его похоронят со всеми почестями, и мы отслужим службу за упокой его души, — мягко сказала Изабель, а потом ее голос стал жестче. — Те, кто устроил эту бесчеловечную резню, будут отданы в руки закона, я тебе это обещаю. Я этого так не оставлю.

— Миледи, — он тихонько всхлипнул и утер нос рукавом. Ярость жгла Изабель, как пылающие угли. Если бы разбойники попали бы в ее руки прямо сейчас, она бы сама голыми руками разорвала бы их на части.

Она смотрела, как Хьювил заботливо проводил молодую женщину из зала, туда, где ее слуги подавали еду, раздавали одеяла и одежду нуждающимся, а потом обернулась к Жану Дэрли и Джордану де Саквилю, которые все утро провели в зале, разговаривая с выжившими.

— Отправляйся в Ньютаун, или туда, где был Ньютаун, — велела она Жану. — Я хочу, чтобы ты поддержал людей и сказал, что их защитят. Больше такого не случится. Скажи, что графиня, их правительница, клянется в этом своей душой, и пусть она будет проклята, если люди Мейлира Фицгенри когда-нибудь еще хоть волос тронут на детской головке. Вооружитесь. Высылайте вперед разведчиков и доставьте сюда этих мерзавцев. — Ее глаза горели. — Поступайте так, как поступил бы ваш хозяин.

— Миледи, нет нужды торопить меня с выполнением моего долга, — мрачно отозвался Жан Дэрли. — Мы заставим тех, кто в этом виновен, за все ответить.

Изабель коротко кивнула:

— Как и хотел мой супруг, не мы начали вражду, но мы положим ей конец.