Битва на Калке. Эпизод первый - Алексей Живой

Механик приказал себе пока не думать о возвращении на родину и начал восстановительные работы. Как-нибудь потом, когда выпадет новый случай, он решил попытаться снова сбежать. Но пока Субурхан ему недвусмысленно намекнул, что время не ждет, других чжучженей у него в запасе нет, и Кара-чулмусу следует поторапливаться. Монгольскому отряду нужно двигаться дальше в европейские земли, а там без башен делать нечего. И если Кара-чулмус будет недостаточно быстр, то его бессмертная жизнь продлиться недолго.

Забубенный намек понял и старался изо всех сил. Тем более, что в помощниках недостатка не испытывал. Сначала он велел артели бродников вытесать оси необходимого размера. С этим мастера топора с берегов Донца худо-бедно справились. Оси, правда, получились кривоватые, до ровнехоньких металлических, конечно было далеко, но хотя бы появилось то, на что можно было закрепить колеса. Исполинские колеса, радиус которых Забубенный затруднялся назвать даже сам себе, сколачивали и промазывали смолой две недели. Единственное, что отдаленно можно было поставить в один ряд с этим изделием, так это колеса от трактора «Кировец». Закрепили их металлическими обручами, смастряченными из грузинских запчастей, получилось крепко, но криво. Потом бродники ровняли эти колеса под присмотром главного монгольского прораба Забубенного еще неделю, чтобы придать им необходимую для передвижения округлость, ибо передвигаться на квадратных колесах не очень удобно. И, в конце концов, водрузили колеса на положенное место.

Первые ходовые испытания Григорий проводил самолично. Но дело закончилось довольно быстро. Едва бродники, взявшись всем миром, попробовали сдвинуть башню с холма, на котором она стояла, как башня, проехав три метра, накренилась и рухнула, рассыпавшись на сотню отдельных бревен. Кара-чулмус был в гневе. Сказал, что выпьет кровь всех плотников и строителей, если к вечеру башню не восстановят в полном объеме. Восстановили. И вторичные испытания прошли более удачно. К счастью Субурхан с товарищами был в это время в отъезде и не видел позора великого механика, но ему, конечно доложили. Стукнула какая то верная сволочь. Однако, приехав с неожиданной проверкой в походные ремонтные мастерские, монгольский вождь обнаружил все башни в полном порядке. Те, что нуждались в верхнем косметическом ремонте, стояли рядком и пахли свежей смолой. Остальные несколько штук, которым отремонтировали трансмиссию, толпа бродников катала по степи, проверяя устойчивость и надежность крепления колес. Ни одна башня больше не упала и Забубенный дождался, наконец, официальной похвалы. Субурхан сообщил войскам, что великий Кара-чулмус сдержал свое обещание и починил осадные башни, усилив мощь наступательного корпуса. Григорий, конечно, не отказался бы и от ордена «За механическую мудрость», но был доволен и тем, что на кол не посадили.

На всю работу с башнями ушел целый месяц, но, как выяснилось на утро следующего дня, приключения Забубенного еще не закончились. Утром к Субурхану прибыл гонец из Великой степи. А вечером в юрте Забубенного ожила рация, — личный канал связи между механиком и ставкой, — предводитель монголов вызывал Кара-чулмуса к себе.

Явившись без промедления на прием к главному монгольскому начальнику, он неожиданно опять попал на совет. Триумвират в полном составе обсуждал неожиданный приказ из ставки, о чем, не пытаясь придать налет секретности приказаниям великого хана, сообщили Забубенному. Далекий монгольский босс приказывал Субурхану немедленно приехать в орду на какое-то важное совещание. Детали, однако, механику не сообщили. А экспедиционный корпус временно передавался под управление Тобчи. Под словом «временно», видно подразумевалось полгода или год, ибо Субурхан отдавал распоряжения, как провести зимовку, и что нужно было за это время сделать. Похоже, продолжение похода с остановками в Европе пока откладывалось, так как Субурхану следовало отлучиться на некоторое время из лагеря. Как далеко нужно было отлучиться, Забубенный боялся себе даже представить, ведь для монголов сгонять на другой край континента, — не проблема.

Впрочем, для Тобчи нашлись дела и в отсутствие Субурхана. Сидя на месте, еще до зимы, он должен был провести несколько местных операций: привести к покорности племена недалеких венгров, что так неосторожно напали на Буратая, еще разок прошерстить Кавказ, приволжские степи и очистить от остатков половцев степи ближайшие, чтобы обеспечить мир на западной границе монгольского улуса.

Услышав последние новости, Григорий забеспокоился, продумав, — «Ну, а со мной-то, что теперь будет?». Но его судьба была уже решена. Субурхан позвал его к себе только для того, чтобы сообщить о ней.

— Собирайся, Кара-чулмус, — коротко приказал великий монгол, — поедешь со мной в орду.

Забубенный сел там, где стоял. «Ему надо ехать в орду? В это отдаленное логово монгольского народа-армии. Но, зачем? Там что, своих механиков не хватает? Чжурчжени ведь оттуда гораздо ближе, чем русичи. Или Субурхан решил похвастаться перед Чингисханом, что пленил бестелесного духа и заставил его работать на благо монголов?». Но Субурхан ничего не объяснил. Видно, были у него свои соображения, зачем-то механик ему мог понадобиться в орде, но зачем именно, он предпочел не рассказывать. А Григорий хоть и переживал о своем будущем, не стал доставать вопросами скорого на расправу военачальника.

Последующие месяцы жизни показались ему просто бесконечными. К сожалению, в те времена еще нельзя было купить билет на поезд и проспать весь путь пьяным, изредка выходя на перрон поглазеть на солнышко с удивлением отмечая, что, пока ты спал, лесной пейзаж средней полосы изменился за окном на бесконечную монгольскую степь. Ехать пришлось на лошадях. А, Забубенный, хоть и научился слегка сидеть на лошади, но был готов скакать только день-другой. А ехать оказалось очень далеко.

Когда отряд Субурхана, состоявший из трех тысяч человек, прибыл, наконец, в ставку, позади остались тысячи километров, десятки крупных рек, несколько климатических поясов, два моря и одни высокие горы. Сколько было холмов и степей, Григорий уже не считал. Добрый десяток воинов погиб от болезней, пятьдесят лошадей пали в дороге и пошли на корм воинам. И Григорий, преодолевая природную брезгливость, тоже ел конину. К счастью этим и ограничились потери отряда. Субурхан, как опытный командир, провел свое небольшое войско, минуя очаги сопротивления со стороны покоренных народов, которые то тут, то там, периодически вспыхивали в тылу огромного монгольского улуса.

Переправа через Волгу тоже обошлась без кровопролитий, хотя неподалеку располагался Волжский Булгар, — осколок царства иудейской Хазарии, — где теперь правили мусульмане, не любившие монгольских язычников. В довершение всего, в самом конце пути их настигла зима. Кони увязали по колено в снегу, но шли вперед, и донесли своих седоков до главного зимнего кочевья монголов, за что Забубенный был им очень признателен. В пути Забубенному дали теплый халат, который ему напомнил халат басмача, и он не замерз. Хотя духи и так не мерзнут.

Во время долгого пути Забубенный очень рассчитывал на рации, одна из которых постоянно находилась в кармане халата у Субурхана, а другая у механика. Боялся потеряться. Но, рации хоть и были экономичными, и до сих пор работали исправно, обеспечивая надежную связь где-то в радиусе трех-пяти километров, неожиданно скончались в самом начале похода. Все когда-нибудь кончается. Сели аккумуляторы и у портативных переговорных устройств марки «Кенвуд». Когда это случилось, монгольский военачальник по достоинству оценивший изобретение неизвестного механика, огорчился, ибо пользовался им охотно. Он пару раз безрезультатно нажал на кнопку «вкл», а когда Забубенный с аналогичным результатом проделал тоже самое со своей и объяснил Субурхану в чем дело, монгол, не раздумывая, выкинул рацию. Умерла, так умерла. Григорий последовал его примеру, расставшись с последней игрушкой из своей прошлой жизни.