Служу Советскому Союзу 3 - Василий Высоцкий

скоординировать дальнейшую атаку. В армии тоже был закон — если есть выбор, то сначала стреляй в офицера. Сначала вышибай верхушку, а остальное рассыпется само.

От неожиданности Граф пропустил удар и мои кулаки воткнулись в лоб и подбородок. Он отлетел назад, а пока падал на Дамирова…

Плечом поддел ствол Селиванова и тут же врезал ему в кадык. Еле слышный хруст показал, что удар достиг цели.

Не останавливаться! Ни в коем случае не останавливаться!

Едкий дым распространится, у людей возникнет паника и они ринутся наружу. И тогда им будет наплевать на пулю и ругань — инстинкт самосохранения бросит их к дверям.

Перехват ружья Розальева. Ствол в потолок, а ногой в то место, которое нудисты не стесняются показывать. Он сгибается и тут же получает ребром ладони по шее.

Никакой жалости. Только эффективность и скорость. Только нацеленность на результат. Только быстрая ликвидация угрозы.

Воронов удивленно хлопает глазами и… Вот Воронова я пощадил. Он до конца не хотел участвовать в общем психозе, но… Он выбрал не ту сторону и мог помешаться. Поэтому от удара в лоб он сполз по стенке и тихо прикрыл глаза.

— Горим! — послышался дикий женский крик. — Горим, люди!

Фух, я всё-таки успел освободить проход от пробки с ружьями.

Мимо меня первым бросился тот мужчина, которого террористы приняли за переодетого милиционера. Он рванул дверь и прыгнул наружу.

От свежего притока воздуха едкий дым «Черёмухи» заструился внутрь салона. Это добавило паники, а потом…

Снаружи раздался стрекот пулемета и обшивку начали прошивать пули. Я тут же упал на пол.

Блин, какой-то пулеметчик всё-таки дал очередь! Ох и достанется же за это Зинчукову… Я ему всё выскажу. Такая пустяковая рана ещё не повод для того, чтобы разрешать по нам палить!

Надеюсь, что никого не задело…

— Сука, ты кто такой? — послышался голос Дамирова.

Он выбрался из-под лежащего Графа и попытался наставить на меня двустволку. Да куда там, от едкого дыма его сложило вдвое. Вырвать из рук оружие и швырнуть его вслед убегающему мужчине было делом пары секунд.

Приклад с громким хрустом отлетел в сторону от остальной части винтовки.

С похожим хрустом ударилась голова Дамирова о переборку, когда я вскочил и одним движением отправил его в нокдаун.

Снаружи больше не звучали выстрелы, а по салону всё также полз едкий дым. Террористы были в той или иной степени обезврежены, поэтому я заорал что есть мочи в открытую дверь:

— Не стрелять!!! Захватчики обезврежены!!! На борту женщины и дети!!!

Почти сразу же послышались включенные сирены милицейских машин. Ну да, пришла пора разбирать награды, и каждый сотрудник вдруг возжелал геройски проявить себя…

— Что же это делается-то? — сквозь кашель раздался женский крик из салона. — Мы горим!

— Никто не горит!!! — во всю мощь легких рявкнул я. — Двигаемся в сторону выхода! Не толпимся, а то первые застрянут и тогда всем придет каюк! Мы терпели столько времени, так неужели не потерпим ещё немного? На выход!

Командиру экипажа я быстро сообщил, чтобы ни в коем случае не поднимали пальбу. Пусть там передаст, а я уж позабочусь о том, чтобы передать преступников в руки правосудия.

Сначала эвакуация и никакой стрельбы!

Никакой стрельбы!

Командир кивнул и выпрыгнул наружу одним из первых.

Люди всё-таки ринулись дружной толпой к выходу. Ещё немного и они начнут давить друг друга, пытаясь выбраться наружу. Да, там свобода, там безопасность, но…

Известны случаи, что бредущий по пустыне человек умирал в десятке шагов от оазиса, а потерпевший кораблекрушение захлебывался в считанных метрах от берега. Да, силы покидали именно в момент последнего броска, когда нужно собраться и чуточку потерпеть. Вот и сейчас… Если толпа застрянет, то неминуемо будут жертвы.

Я быстро оценил обстановку и решил действовать жестко. Если не также, как с террористами, то не менее эффективно. Пришлось даже ударить одного из самых рьяных, который полез через кресла на выход. Он бы так помогал мне собирать кожухи на перевязку, как ринулся на свободу. Пассажир рухнул на сиденье и оказался не в состоянии двигаться несколько секунд. А мне большего и не нужно.

Остальные, увидев расправу, всё-таки смирили свой пыл. Высадка пошла более-менее организованно. Никто не подумал возмущаться или ругаться. Смена того, кто обладает властью прошла без эксцессов.

Да, это уже потом будут разборы, уже потом будут допросы и таскания к следователю, а пока что… Пока что люди выпрыгивают на свободу и даже помогают друг другу. Вон, перехватили девочку, которая так хорошо поддерживала свою мать. А вот помогли спуститься и самой матери.

Чихали, кашляли, вытирали слёзы, но всё равно помогали.

Всё-таки хорошие у нас люди. В Америке ломанулись бы куда глаза глядят со всех ног, спасая свою шкуру, а у нас помогают, заботятся…

Вот и я заботился о том, чтобы никто из неудавшихся террористов не очухался. Чтобы ни у кого не появилось желание пальнуть выходящим в спину. Пришлось пару раз приложить Розальеву за то, что попытался потянуться к ружью.

Больше половины пассажиров покинуло самолет. Снаружи раздавались крики подоспевших милиционеров и кгбистов. У меня оставалось не очень много времени, чтобы решить вопрос с попаданцем, который как я оказался тут.

Я склонился над ним, собрался уже хлопнуть по щеке, чтобы привести в себя, когда его рука уперлась мне в живот. Мышцы пресса передали, что в них уперся какой-то твердый предмет, похожий на палец.

— Так вот и свиделись, землячок, — проговорил он. — Кхе-кхе, лихо придумано…

— Свиделись, — буркнул я. — Всё равно тебе отсюда живым не выйти…

— С хера ли? Эти, что ли, опознают? — он кивнул на моих одногруппников. — Да кто же им поверит? Они уже себя дискредитировали по полной…

— Кто ты?

— В прошлой жизни меня звали Дмитрий Вишневский. Родился и жил в России, а потом сорвался в Черногорию. Заколебало, понимаешь ли, что меня вообще не ценят в этой долбанной Рашке.

— А в Черногории оценили? — хмыкнул я.

— А там я стриг купоны с лохов, которым можно любую лажу протолкнуть. И эти лохи потом ещё и благодарят за науку. Прямо гуру называли. Кхе-кхе… А я что… Я создал свою сеть, которая отменно втюхивала говно потребителям, и мне оставалось только кайфовать. Я ненавидел русское правительство и народ, но это не мешало мне окучивать их. Они такие лопухи, что смотрели мне прямо