Колдуны и министры - Юлия Латынина

За последние пятьдесят лет крупных войн не велось, а варвары, между тем, наведывались в империю, и, с точки зрения господина Нана, результаты были омерзительные. Например, северо-западная Аракка оставалась провинцией, с араваном и наместником. Но жили в Аракке в основном медноволосые ласы: понастроили себе замков, нахватали железноногих котлов и широкогривых лошадей: расточили весь основной капитал государства: села и дороги, управы и мосты, – только города не сумели взять. И никто с Араккой не торговал и не общался: а называлась она провинцией только потому, что варвары не спешили ее назвать никак иначе: они жили себе в своих усадьбах, драли три шкуры с местных жителей и разбойничали в нижнем течении Лоха, а государства собственного не образовывали.

Или вон – верхний Укеш. Отличная земля, дивная земля, только левый уголочек подсох в пустыне, – и опять-таки пятьсот лет назад принадлежала империи, а теперь валяется, неприбранная, под варварами. Так же и бассейн Неритвы: с одной стороны, империя им никогда не владела, а с другой – там много железа.

А «черные шапки»? С какой это стати Государь, Сын Солнца и Отец Луны, платит этим, в козлиных шкурах, дань? Лучше бы брать с них налоги…

К тому же господин Нан понимал: надо же занять чем-то полезным всех тех, кого сгоняют с земли? Не восстаниями же им заниматься? Лучше этим людям драться против варваров, чем против правительства. Но поскольку эти оборванцы все-таки не годились против варварских князей, и могли быть в первом сражении опрокинуты, и бежать, чего доброго, от границ до самой столицы, господин Нан с лучшим полководцем империи господином Андарзом придумал… А впрочем, что он придумал, выяснится, к великому беспокойству участников нашей истории, из последующих глав.

* * *

Киссур, со своею книжной бумагой, прошел беспрепятственно шесть ворот – ворота деревянные, медные, железные, гранитные, нефритовые, серебряные, – и седьмую золотую арку, – и очутился в Небесном Дворце.

Небесный Дворец – сам как город, улицы и переулки, тысячи складов и мастерских; небо в серебряную сетку; и еще отдельно государев парк на тысячи шагов. Киссур, еще со времени учебы в лицее Белого Бужвы, помнил, что здание дворцовой тюрьмы – далеко-далеко у Левой реки. Но чтобы пройти к тюрьме, надобна была не бумага о книгах, а настоящий пропуск, а для пропуска надо было раздобыть где-нибудь в одиноком месте одинокого человека.

Киссур пробрался в государев сад, нашел грот, который понравился ему больше прочих, схоронился над кружевным чепчиком грота и стал ждать. Ждал он почти до вечера. Много людей проходило мимо, проезжали всадники, – но группами.

Перед гротом тянулась большая клубма. Как раз прошло время ирисов и баранчиков и наступило время гвоздик и желтых роз. Днем пришли садовники в синих курточках с желтыми тележками, вынули из клумбы ирисы, время которых прошло, а на кустах-баранчиках обрезали увядшие цветы и заменили их хрустальными шишками с золотым наплывом.

Через два часа на дорожке показался еще один садовник. Все садовники некоторое время работали вместе, а потом прочие ушли, а опоздавший остался со своими коробочками. Он рассаживал цветущую гвоздику: Киссур залюбовался его прилежанием. Садовник работал часа два, и в два часа от его рук вся земля клубмы покрылась цветущими гвоздиками. Наконец садовник встал, почистил коленки, сложил на тележку пустые ящики, и зашел в кружевной грот – отдохнуть. Киссур подумал: «Все-таки это человек из народа, старательный, может быть, опора матери и детей: нехорошо будет, если его придется убить». Киссур неслышно спрыгнул позади него и сказал:

– Друг мой! У меня с собой двадцать «золотых государей». Я хочу отдать их тебе за твою одежду и пропуск, а тебя связать. А если ты не согласен, я возьму их даром.

Садовник хотел закричать, обернулся…

– Киссур! – изумился он.

– Лух! – вглядевшись, сказал Киссур.

Это был, действительно, тот самый юноша, с которым Киссур подружился почти два года назад и с которым вместе сидел в сарае на Даттамовом острове. У него были все те же милые черты лица, и в изящной его, почти девичьей фигурке, сквозила беззащитность и беззлобие.

– Великий Вей! – сказал Киссур, – какое счастье, что я не убил побратима и такого хорошего человека.

Он выпустил Луха, поклонился и спросил:

– Простите за недоумение, но я вижу, вам так и не удалось добиться справедливости и восстановления в должности!

Юноша подумал и осторожно промолвил:

– Неужели, если я признаюсь, что нашел всего лишь место садовника, трудящегося руками в земле, это уронит меня в ваших глазах?

– Напротив, – сказал Киссур, – это говорит в вашу пользу. В справедливые времена стыдно быть бедняком, в плохие времена стыдно быть богачом. Нынче управы заполнены корыстолюбцами, а честные чиновники уходят в леса или попадают в тюрьмы. И подумать только, что нет никого, кто осмелился бы раскрыть государю глаза!

Садовник помолчал, потом спросил сдержанно:

– Где же вы были все это время, и что вас привело в Небесный Сад?

– По правде говоря, – сказал Киссур, – я проник сюда, чтобы вызволить одного отшельника, безвинно арестованного.

– Почему же вы не подали жалобы обычным путем?

– Тут много обстоятельств, – вздохнул Киссур, – и если я их расскажу, я боюсь, вы не согласитесь мне помочь, потому что вряд ли кто-то в империи сильнее господина первого министра.

Тут садовник чуть заметно усмехнулся и предложил Киссуру сесть. Они сели рядышком на нефритовую скамью. Киссур вынул из-за пазухи тряпочку, размотал, разломил пополам лепешку и луковицу и предложил садовнику. Они поели и напились из каменного цветка.

– Человек этот, – стал рассказывать Киссур, – арестован по личному распоряжению первого министра. Думаю, хотят, чтоб он сгинул бесследно, без государева ведома и суда. Он отшельник и двадцать лет провел в горах Харайна. Но двадцать лет назад этого человека звали араваном Арфаррой – нуждается ли это имя в похвалах?

– Друг мой! Это самозванец, – араван Арфарра мертв.

В кружевном гроте стало уже темно. Киссур помолчал, послушал, как капает вода и шелестит листва.

– Я вам говорил два года назад, что моего отца звали Марбод Белый Кречет. Я вам не говорил, однако, что убийцу моего отца звали Арфарра-советник. Многие в Горном Варнарайне считают, что я должен отомстить Арфарре. Я, однако, полагаю, что это не так, и что это был скорее поединок, чем убийство. Так что есть некоторые вещи, о которых я беседовал с отшельником, и о которых ни один человек, кроме меня и Арфарры, не мог знать.

– Почему же, – спросил упорно садовник, – вы не подали ходатайства первому министру? И где вы были эти два года?

– Я доподлинно знаю, что господин министр приказал найти и убить человека с моими приметами, – ответил Киссур, – и сначала я был в лагере, а потом бежал.

– Бежали, узнав, что вас ищут, чтобы убить?