Нечистая, неведомая и крестная сила. Крылатые слова - Сергей Васильевич Максимов

предаться, в известной степени, гниению. Например, тех же маленьких детей, страдающих бессонницей, сердобольные матери стукают пятками ножек об стенки нежилых строений. Точно так же человек, наломавшийся на работах до таких болей, от которых, что называется, некуда деваться, старается ослабить жгучие страдания тем, что трется обнаженной спиной о подпорки заборов или бежит к овину и на середней стенке его проделывает то же.

С подобными образцами можно было бы идти дальше, если бы они не вводили нас в тот отдел программы, который посвящен народным лечебным средствам. Там найдут свое место и чудодейственные растения, которым приписываются волшебные свойства, и растения, совершенно не существующие, вроде сказочного зелья «разрыв-травы» или цветка бесцветкового папоротника.

Крестная сила

I. Святки

В крестьянском быту Святки считаются самым большим, шумным и веселым праздником. Они обнимают собой период времени от Николина дня (6 декабря) до Крещения (6 января), т. е. как раз тот месяц, когда земледельческое население, обмолотив хлеб и покончив со всеми работами, предается отдыху.

Святки считаются праздником молодежи по преимуществу, хотя и взрослое население не остается равнодушным к общему веселью и к тому приподнятому, несколько торжественному настроению, которое свойственно всем большим праздникам в деревне. Но все-таки центром празднеств служит молодежь: ее игры, песни, сборища и гаданья дают тон общему веселью и скрашивают унылую деревенскую зиму. В особенности большой интерес представляют Святки для девушек: в их однообразную трудовую жизнь врывается целая волна новых впечатлений, и суровые деревенские будни сменяются широким привольем и целым рядом забав и развлечений. На Святки самая строгая мать не заставит дочку прясть и не будет держать за иглой в долгие зимние вечера, когда на улице льется широкой волной веселая песня парней, когда в «жировой» избе, на посиделках, заливается гармонь, а толпы девушек, робко прижимаясь друг к другу, бегают «слушать» под окнами и гадать в поле. Гаданье составляет, разумеется, центр девичьих развлечений, так как всякая невеста, естественно, хочет заглянуть в будущее и, хоть с помощью черта, узнать, кого судьба пошлет ей в мужья и какая жизнь ожидает ее впереди с этим неведомым мужем, которого досужее воображение рисует то пригожим добрым молодцем, ласковым и милым, то стариком-ворчуном, постылым скрягой, с тяжелыми кулаками.

О том, как совершаются гаданья, мы подробно скажем в главе «Новый год», здесь же заметим только, что обычай вызывать своего суженого и, в особенности, так называемые «страшные» гадания довольно заметно отражаются на душевном состоянии гадальщиц. Почти на протяжении всех Святок девушки живут напряженной, нервной жизнью. Воображение рисует им всевозможные ужасы, в каждом темном углу им чудится присутствие неведомой, страшной силы, в каждой пустой избе слышится топот и возня чертей, которые до самого Крещенья свободно расхаживают по земле и пугают православный люд своими рогатыми черными рожами. Это настроение поддерживает не только самое гаданье, но и те бесконечные рассказы о страшных приключениях с гадальщицами, которыми запугивают девичье воображение старухи и пожилые женщины, всегда имеющие про запас добрую дюжину страшных историй. Чтобы дать читателю представление об этих «святочных» рассказах, являющихся плодом народной фантазии, приведем рассказ крестьянки Ефросиньи Рябых, записанный в Орловском уезде. «Пришла я с загадок и задумала суженого вызвать – страх хотелось мне узнать, правда это или нет, что к девушкам ночью суженые приходят. Вот стала я ложиться спать, положила гребенку под головашки и сказала: „Суженый-ряженый, приди ко мне, мою косу расчесать“. Сказавши так-то, взяла я и легла спать, как водится, не крестясь и не помолившись Богу. И только это я, милые мои, заснула, как слышу, ползет кто-то мне под головашки, вынимает гребенку и подходит ко мне: сдернул с меня дерюгу, поднял, посадил на кровати, сорвал с моей головы платок и давай меня гребенкой расчесывать. Чесал, чесал да как зацепил гребенкой за косу, да как дернет – ажно у меня голова затрещала. Я как закричу… Отец с матерью вскочили: мать ко мне, а отец огонь вздувать. Вздули огонь, отец и спрашивает: „Чего ты, Апрось, закричала?“ Я рассказала, как я ворожила и как меня кто-то за косы дернул. Отец вышел в сенцы, стал осматривать двери – не видать ничего. Пришел он в избу, взял кнут и давай меня кнутом лупцевать – лупцует да приговаривает: „Не загадывай, каких не надо, загадок, не призывай чертей“. Мать бросилась было отнимать – и матери досталось через меня. Легла я после того на постель, дрожу вся как осиновый лист и реву потихоньку: испужалась, да и отец больно прибил. А утром только я поднялась – вижу, голова моя болит так, что дотронуться до нее нельзя. Глянула я около постели своей на земь – вся земь усыпана моими висками. Вот как „он“ меня расчесывал. Стала я сама расчесывать косу, а ее и половины не осталось – всю почти суженый выдернул».

А вот еще один рассказ, записанный в Череповецком уезде Новгородской губернии: «Собрались, это, девки на беседу в самый сочельник, перед Рождеством, – не работать (в сочельник – какая работа: грех), а так погадать да „послушать“ сходить. Вот погадали, погадали, а одна девка и говорит: „Пойдем-кось, девоньки, к поросенку слушать: у нас сегодня большущего закололи и тушу в амбар стащили, пойдемте“. Вот и пошли, надо быть, пять девок. Сняли с себя кресты, немытика помянули, очертились ножиком и одна, которая посмелее, говорит: „Чушка, чушка, скажи, где мой суженый-ряженый?“ А поросенок им из амбара: „Отгадайте три загадки, тогда отгадаю всем суженых. Наперво отгадайте, сколько на мне щетинок?“ Отгадывали, отгадывали девки – не отгадали: где сосчитаешь щетинки на свинье? А поросенок опять: „Сколько во мне суставов?“ Опять не отгадали девки, а поросенок как рыкнет: „Ну, так я вас всех задавлю!“ Девки бежать. Прибежали на беседу – лица на них нет. А хозяйка-то беседы, видно, догадливая баба была, бывала в этих делах: сейчас четырем девкам на голову горшки глиняные надела, а этой, коя загадывала, подушку положила. Вдруг как вломится в избу свинья. Схватила с одной девки горшок, думала, это голова, да о пол, схватила с другой – о пол, да так со всех четырех, а с пятой схватила подушку и убежала».

Как ни страшны сами по себе такие рассказы для напуганного воображения молоденьких слушательниц, однако в веселые святочные вечера даже эти ужасы не могут удержать девушек в хатах, и, как только на селе зажгут огни, они как тени скользят по улице, пробираясь на посиделки.