На диете - Сьюзен Сассман

Я прошла к стеклянной стене, с наслаждением ступая по прохладному мрамору. Подо мной, насколько хватало глаз, раскинулся огромный город, вздымавший к небу зеркальные кристаллы высотных зданий.

День неприметно угасал. Солнце медленно, словно нехотя, скатывалось в западные кварталы, плутало в лабиринте домов и роняло в проулки длинные густые тени. На востоке огромный лоскут озера Мичиган прощально отблескивал под косыми лучами солнца, постепенно наливаясь глухим грифельным тоном.

Скорей бы ночь. Небоскребы растворятся во тьме, превратятся в светящиеся миражи, сверкающие, как стразы на черном бархате. Мы с Фрэнклином зажжем свечи, соскользнем в душистую воду, и весь этот призрачный ночной город будет принадлежать одним только нам. С ног до головы натремся ароматическим маслом, станем кормить друг друга виноградом и задыхаться от затяжных поцелуев под водой...

Я завернула хрустальные краны и начала раздеваться прямо перед гигантским окном. Долой жалюзи и шторы. То, что я привыкла считать естественной скромностью, Фрэнклин раздраженно клеймил как ханжество. Пускай близлежащие небоскребы ощерятся биноклями и телескопами, пускай все окрестные маньяки и извращенцы крутят окуляры потными пальцами – обновленная Барбара к вашим услугам, господа.

Я расстегнула пояс и отшвырнула его в угол. Фрэнклин часто пенял мне за якобы ложную стыдливость. Что ж, никогда не поздно измениться. Со всем отпущенным на мою долю эротизмом я неторопливо расстегнула одну за другой жемчужные пуговки платья и повела плечами. Прохладный шелк заскользил по телу, задержался на груди, потом на бедрах, и платье воздушным кольцом улеглось на полу.

Когда дело дошло до белья, все та же природная стыдливость подняла вой в моей душе. В порядке компромисса я повернулась к окну спиной и суетливо стянула колготки, тонкие трусики и кружевной лифчик. Попробовала ногой воду и невольно вскрикнула – стертые до крови пальцы обожгло как кипятком, боль запульсировала с прежней силой. Поутру Фрэнклину наверняка придется на руках снести меня в машину. О, сладостная перспектива! К счастью для моего супруга, он давно балуется штангой.

Тут пришлось резко одернуть себя. Сексуальная женщина не размышляет о лишнем весе. Что же, посмотрим на это по-другому. Если завтра утром я не смогу ходить – черт возьми, тем лучше! Тогда мы весь день проваляемся в кровати. Это будет полное, окончательное падение и самый разнузданный разврат. Должным образом настроившись, я погрузилась в воду, легла на спину, блаженно вздохнула и закрыла глаза.

Оглушительный телефонный звонок вырвал меня из грез и чуть не отправил на дно. Я огляделась. Телефона не видно, но звонки продолжались. Выложив четыреста пятьдесят долларов, можно рассчитывать на аппарат и в ванной комнате.

Дзы-ы-ынь! Да что это я разлеглась. Звонить сюда может только он! Пулей выскочив из бассейна, я подхватила полотенце и кинулась в спальню, оставляя широкий мокрый след.

Сорвав телефонную трубку, я слегка перевела дух и томно прошептала:

– Да-а-а-а-а?

Пусть на вид я пока что и не Мэрилин Монро, постараюсь все же сойти за нее хотя бы на слух.

– Барбара?

– Да-а-а-а-а... – Я похлопала ресницами и капризно оттопырила нижнюю губу.

– Ты не заболела? – выкрикнул Фрэнклин, перекрывая безумный гвалт на том конце провода.

– Разве что любовной горячкой.

– А-а. Черт бы побрал этот шум, я тебя почти не слышу.

На часах зажглось “17.05”. Я набрала полную грудь воздуха и звучно выдохнула:

– Дорогой, ты все еще в офисе?

– Нет. В штабе.

– Поспеши-и-и! – Черт, как же трудно сохранять сексуальный тембр, когда приходится почти орать. – Тебя тут кое-кто дожидается...

– Барбара, что ты там бормочешь? Да говори же ты громче! Стой... Подожди... подожди! – Разноголосый гомон в трубке слегка поутих, телевизор глухо забубнил что-то неразборчивое. – Барбара, новости видела?!

– Нет, не до них мне...

– Так врубай скорее седьмой канал! Нет, второй, по седьмому уже все.

Пульт... Разумеется, куда-то запропастился пульт. Мокрой рукой я нашарила на телевизоре нужную кнопку, приготовившись услышать самое худшее: началась Третья мировая, взорвался ядерный реактор, в соседнем квартале высадились марсиане... Но на экране сияла плешь местного политикана Уорнера Рота, окруженного густым лесом микрофонов.

– Это всего лишь Уорнер Рот...

– Вонючий сукин сын клялся и божился, что не ввяжется в борьбу! – В голосе Фрэнклина звучала ярость. Я отодвинула трубку от уха. – Ты хоть понимаешь, что это значит?

– Да, – ледяным тоном отозвалась я. – Это значит, что ты не придешь.

– Черт побери! – Он понизил голос: – Поверить не могу, что ты так эгоистична.

– Я? – Задохнувшись от возмущения, я с размаху упала на кровать, прямо на складки пеньюара. – Позволь напомнить, что мы давным-давно договорились отпраздновать этот день. Почему твои проклятые выборы не могут отдохнуть до завтра?

– По-твоему, это я подбил осла Уорнера лезть в сенаторы? Пораскинь мозгами, он же ворует у меня голоса! Срочно необходима новая стратегия – я должен внушить людям, что голосовать нужно только за меня!

– Сегодня ночью?

– Да, Барбара, да! У всех в штабе завтра полно дел, а мы с тобой можем как-нибудь и перебиться без вечеринки. И какого черта тебе приспичило именно сейчас? Неужели нельзя подождать?

– До окончания выборов?

Фрэнклин замолчал. Назойливые голоса на заднем плане также смолкли, – очевидно, команда внимательно вслушивалась в семейную перебранку шефа.

– Чего ты добиваешься, Барбара?

– Чтобы ты сию же минуту приехал в отель!

– Ты действительно этого хочешь?

И в самом деле, хочу ли?.. Оскорбленная гордость не позволила пойти на попятный.

– Да.

Он тоскливо вздохнул, словно покоряясь жестокой судьбе.

– Ладно, через полчаса мы будем.

– Мы?!

Но мой вопрос потонул в равнодушных гудках. Я в бешенстве швырнула трубку на рычаг, едва не сломав ноготь.

Прошло, положим, не полчаса, а все полтора, и вот в роскошный “люкс” ввалилась мрачная толпа. Сливки чикагской политической системы – все поголовно с развязанными галстуками и с расстегнутыми воротами мятых рубашек – густо благоухали выпивкой, табаком и потными подмышками.

Иных я прежде не видела, но попадались и лица, знакомые еще с благословенных покерных посиделок у моего отца. Если физиономии первых при виде моей ничтожной персоны остались каменными, то вторые на мгновение перекосились от ужаса. Да, мой новый облик разил давних знакомых наповал. “А ведь была такой очаровательной девушкой”.

У меня же в голове не укладывалось, как я могла упиваться собственной сексуальностью каких-то два часа назад. Унижение вздувалось во мне болезненным нарывом. Прорвись этот гнойник, и я захлебнусь насмерть.