Хорт – сын викинга - Виталий Гладкий

– С трудом, – признался Морав. – Похоже на вымысел.

– Как бы не так! В битве при Хьёрунгаваге между ярлом норгов Хладиром и флотом данов, которым помогало братство из Йомсборга, и тот и другой командовали йомсвикингами. Это факт.

– Видать, у Вагна Окессона были какие-то выдающиеся способности…

– Может быть, не исключено… – Тут Дымша бросил выразительный взгляд на Морава-Хорта и быстро отвел глаза в сторону. – Хех… В этом мире чего только не бывает. Взять хотя бы тот же Йомсборг. Представь себе, там запрещаются всякие ссоры между йомсвикингами и даже грубое обращение друг к другу может закончиться изгнанием. На хмельном пиру викингов – и без доброй драки! Такого просто не должно быть. А оно есть.

– Пиры в тверди тоже проходят мирно…

– Так это у нас. Дальше – еще чудеснее. Йомсвикингам запрещается отлучаться с тверди более чем на три дня, притом с согласия братства. Женщины и дети в Йомсборг не допускаются, мало того, йомсвикинги даже в плен их не берут. Говорят, будто у некоторых есть жены и подружки вне тверди, но про это точно неизвестно. А плесни еще чуток… – Дымша подставил чашу.

Морав исполнил его просьбу; Дымша выпил и продолжил свой рассказ:

– Каждый йомсвикинг обязан защищать собратьев, не жалея живота своего, а в случае смерти товарища или нанесенной ему большой обиды должен отомстить за него. Все трофеи делятся между йомсвикингами поровну. В их общине считается преступлением не передать захваченную в бою добычу в распоряжение ярла, который занимается дележкой награбленного. Прослыть трусом или бежать перед лицом равного или уступавшего по численности врага считается у йомсвикингов большим бесчестьем, хотя отступление перед превосходившими силами противника не считается позором.

– Еще бы… – Морав иронично хмыкнул. – Уверен, что после доброго пинка под зад побегут эти йомсвикинги так, что только пятки будут сверкать. Русам ли об этом не знать…

– Ну, предположим, нашим воям еще не доводилось встречаться с йомсвикингами. А так, да, случалось. Бивали мы викингов, и не раз… Так вот, подхожу к главному. Для вступления в братство любой викинг обязан свершить подвиг. То есть согласиться на хольмганг[93] с одним из йомсвикингов. Вот тут-то наш человечек и дал маху; вернее – стрекача. Ему предложили сражаться с Торкеллем Длинным. А у того ручищи ниже колен и сам как сосна. Здоровый бык. С ним бодаться все равно что со скалой. Хольмганг должен был начаться на следующий день, но наш незадачливый соискатель почетного звания йомсвикинга не стал дожидаться печального конца и ночью сбежал из Йомсбурга. Ясное дело, после такого позора этот никчемный муж не мог оставаться в землях данов, откуда был родом, поэтому ему пришлось перебраться в Хольмгард, где его взяли в услужение к какому-то купчине. Вот он и порассказал много чего про йомсвикингов, а наши купцы подслушали. Драться ему было слабό, а ежели трепаться попусту, так это запросто. Язык у него был что помело. Народ наш добрый, всех привечает. Даже таких никчемных людишек. А надо ли?

Вопрос Дымши повис в воздухе; Морав не ответил, углубившись в свои мысли. Мастер с сожалением потряс кувшинчик, из которого вылилось всего несколько капель, и занялся работой. Над гаванью висела легкая дымка, предвестница дождя. Запахи цветущего разнотравья усилились и кружили голову.

Морава почему-то сильно задел рассказ Дымши. Ему вдруг захотелось заняться мыслевидением, чтобы посмотреть с высоты на таинственный Йомсборг, но он понимал, что это невозможно: твердь йомсвикингов находилась слишком далеко. Да и пугать своим видом доброго старика не стоило – во время мыслевидения наружность Морава-Хорта сильно менялась. Он становился бледным как мертвец, и временами его начинало трясти, словно и впрямь та неизвестная птица, зрением которой он, видимо, пользовался, попадала в воздушную круговерть.

Морав сидел возле жилища Рогволда и водил точильным камнем по клинку меча: вжик-вжик… вжик-вжик… Славное оружие и так было острым, однако надо же чем-то заняться, пока Дымша не даст весточку, что драккар готов к выходу в море.

В последнее время юноша перестал считать обиталище волхва своим домом. От него веяло холодом, а от домашнего уюта не осталось и следа. Рогволд сдавал на глазах, больше лежал в постели, нежели двигался, и мыслями был уже далеко от тверди. Морав даже догадывался, где именно. К тому же волхва одолевала непонятная тревога, которая была связана с недавним посещением его старого приятеля-кобника. Обычно он сообщал Рогволду свежие новости, и редко когда они были хорошими. Есть такие люди, которых хлебом не корми, а дай принести на кончике языка какую-нибудь напраслину или дурную весть. Наверное, им доставляет большое удовольствие наблюдать за тем, как собеседник меняется в лице, а то и начинает рвать волосы на голове от горя.

Его скипрейд не слонялся по городищу без дела. Под началом Сокола бывшие «волки» и мангеры упражнялись в близлежащем лесочке во владении оружием и слаживались, чтобы во время сражения быть как одно целое. Сокол оказался очень толковым малым, и Морав назначил его форингом, чем вызвал ревность у Могни. Но долго обижаться здоровяк не мог по причине своей отходчивой натуры, и вскоре с большим рвением он выполнял все, что приказывал Сокол.

Морава беспокоили отношения с новым вождем тверди. Конечно же, им выбрали Гардара, хотя многие и противились. Но Рогволд на большой совет не явился по причине немощи – в тот день Морав едва вытащил его из Нави, – и верх взяли те, кого в свое время прикормил Яролад. Наверное, Гардар пообещал им всякие блага и свое покровительство. Как бы там ни было, а он все же получил вожделенную власть и ее символ – двусторонний топор из небесного железа, щедро украшенный позолотой, и с рукоятью, на которой были начертаны древние руны.

По старинным преданиям, железо это и впрямь упало с небес, и лучший кузнец племени ковал и украшал этот топор целый год. Металл топора был чрезвычайно прочным и по цвету сине-сизым – будто морская волна во время грозового ненастья. На нем были видны даже более светлые волны и рябь. Этим топором можно было с одного удара разрубить любой, самый прочный, панцирь, не говоря уже о щитах, которые рассыпались на щепки.

Но Мораву было совершенно безразлично, кто станет во главе тверди. Мыслями он уже находился далеко от родных берегов. Его неудержимо влекло море. Это было сродни наваждению. Иногда ему казалось, что мать родила его в морской волне, потому что он мог плавать и нырять часами, при этом не испытывая усталости и не чувствуя холода. А вода в Варяжском море редко когда прогревалась в достаточной мере.