Тень Серебряной горы - Сергей Булыга

– Вот о чём надо вспоминать, Кузьма! – в сердцах прибавил капитан. – А ты «Эгача», «Эгача!». – И, повернувшись к адъюнкту, спросил: – Так или нет, Григорий?!

Адъюнкт ничего не ответил, конечно. А снаружи, было видно, уже совсем рассвело. Капитан послал Синельникова сбегать вниз и взять ещё двоих людей для помощи. Пока тот бегал, капитану вспомнилось, как они в тридцать третьем году в феврале месяце ездили в корякам в Олюторский острожек с ясачной командой. Синельникова с ними тогда не было, а Меркулов как раз был, и вот они пришли туда, а у коряков что за острожки, один смех, не острожек, а бобровая хатка, но ты только попробуй туда сунься, они живо тебе кишки выпустят и начнут вокруг столба гонять, кишки на столб накручивать…

Ну и так далее, так что, подумал капитан, сейчас это не беда, а полбеды.

И тут как раз пришёл Синельников с тремя казаками, одного из них оставили присматривать за адъюнктом, а все остальные потащили Меркулова вниз, хоронить. Капитан шёл впереди, нёс меркуловскую шапку.

Когда они вошли в казарму (читай: в ту большую пещеру), то там почти никого уже не было, потому что одни тогда как раз ушли на дежурство в линию, а другие покормиться на поварню, так что тогда там был только один Чубриков, ефимовский казак, раненный стрелой под рёбра. Он лежал недалеко от входа и молча поглядывал на вошедших. Те прошли мимо него, не останавливаясь. Теперь впереди всех шёл ещё один ефимовский казак, Иван Лопухов, со светом. Лопухов, так получилось, был по этому пещерному похоронному делу самый опытный, его всегда на это назначали, а он и не спорил. Так и тогда он уверенно шёл впереди, объяснял, где лучше поворачивать. Слушаясь его, они быстро прошли одну здоровенную подземную хоромину, за ней вторую и третью, после чего Лопухов сказал, что вот тут место удобное, и при этом показал на тёмный тесный закуток. Капитан посторонился, мимо него пронесли Меркулова и положили там на пол. Капитан прочёл Трисвятое и отступил. Меркулова стали закладывать каменьями. Капитан вначале смотрел на Меркулова, а потом, когда его уже почти не стало видно, отвернулся и начал поглядывать по сторонам. Свету там тогда было немного, и он ещё всё время дёргался, поэтому толком ничего нельзя было рассмотреть…

И капитану показалось, что там, кроме его людей, есть кто-то ещё. Но, тут же подумалось, это ему так только кажется, но он же не баба. Капитан ещё раз прочёл Отче Наш, надел шапку и развернулся. Лопухов выступил вперёд, он был со светом, и пошёл, капитан пошёл за Лопуховым, а остальные все пошли за капитаном. Когда они вернулись в казарму, то есть в ближнюю пещеру, то капитан увидел, что Чубриков смотрит на него и усмехается.

– Что такое? – спросил капитан. – Чего ты скалишься?

– Да вот, – ответил Чубриков, – я удивляюсь. Вы же, ваше благородие, один, который чёрта не боится. Даже нет, не так, а вот: чёрт вас боится, ваше благородие. – И, повернувшись, продолжил: – Лопухов, чего молчишь? Скажи, как есть!

На что Лопухов только поморщился и очень сердитым голосом сказал:

– Что вы его слушаете, ваше благородие! Он, может, завтра помрёт, вот и несёт чего ни попадя. Нет там никаких чертей! Синельников, скажи!

– Что я скажу?! – сказал Синельников. – Ну, я не видел, ну и что? А если другие видели, тогда как?

Чубриков открыл рот, засмеялся… и закашлялся, и начал харкать кровью. Капитан сердито махнул рукой, развернулся и вышел из пещеры.

А дальше тогда было так. Капитан спустился в линию, к стрелкам, и просидел там до вечера, пока его не сменил Ефимов. И вот у Ефимова он и спросил про чёрта. Спросил нарочито равнодушно – чего это, мол, твои люди такое болтают, что в дальней пещере сидит чёрт. Ефимов, нахмурившись, ответил, что это не все такое говорят, а только один Чубриков.

– И чего ему не болтать, – продолжал Ефимов, – если ему грудь прострелили, и он теперь не дышит, а свистит и кровью харкает. А ночью, когда все заснут, вдруг как начинает орать так, что ты хоть беги оттуда.

– А чёрт где? – спросил капитан.

– Какой чёрт?! – сказал Ефимов. – Это всё чубриковские бредни. Помрёт Чубриков, бредней не станет, чёрт сдохнет.

Капитан подумал и спросил:

– А сейчас чёрт жив?

– Ваше благородие! – громко сказал Ефимов. – Да если хотите, то вот как только кто-нибудь помрёт и нужно будет опять хоронить, я сам с вами туда схожу и покажу, что ничего и никого там нет! А ждать нам этого, чую, недолго!

– Ладно, – ответил капитан, – пусть так и будет.

И развернулся, и пошёл к себе.

Когда он пришёл туда, то первым делом увидел адъюнкта. Тот сидел в своём углу и очень внимательно смотрел на капитана. Хочет узнать, но не может, подумал капитан. И вдруг ещё подумал: и не надо! После лёг на своё место, отвернулся к стене, начал считать захваченных оленей и заснул. Во сне был тепло, он сидел у себя дома за своим столом, ел кашу, запивал казёнкой и поглядывал на Степаниду. Степанида улыбалась. А адъюнкта с ними не было! Капитан не спрашивал, но знал, что адъюнкт остался с чукчами, женился на Гитин-нэвыт, он теперь у них главный шаман и зять Атч-ытагына. Ну и славно! Капитан опять налил себе и выпил, и утёрся. Вот такой в тот вечер у него был сон.

А назавтра наяву было вот как. Не успели они позавтракать, как пришёл ефимовский казак Самохин и сказал, что Чубриков преставился, вот Ефимов и зовёт господина капитана, как и было договорено, на погребение. А, вспомнил капитан, и в самом деле, это он про чёрта намекает – и нахмурился. Но и в то же время сразу встал, пошёл.

В казарменной пещере опять было тихо, потому что почти все опять ушли на службу. Но Ефимов был на месте, с ним стояли ещё четверо казаков, Чубриков лежал прибранный, строгий. Капитан хотел уже было начать отпевание, но Ефимов вдруг сказал:

– Ваше благородие, не велите гневаться. Как вы велели, так я и исполнил, но позвольте сделать сообщение.

Капитан кивнул, что позволяет. Ефимов встал во фрунт и доложил:

– Раб божий Чубриков Игнат перед тем, как преставиться, заявил мне под присягой, что никакой нечистой силы он во вверенной нам пещере не видывал, и на том крест целовал. Так что, ваше благородие, никого искать не надо.

– Вольно, – ответил капитан. После сказал: – При чём здесь Чубриков? Я по своему разумению действую.

И приказал поднимать. Чубрикова подняли, понесли. Опять впереди шёл Лопухов со светом, за ним капитан с чубриковской шапкой, а уже за ним все остальные с Чубриковым на плечах. Место уже было выбрано, шли быстро. Так же быстро, прости, Господи, капитан после читал канон, потом закладывали Чубрикова каменьями, потом развернулись уходить…

Но капитан сделал знак погодить и сказал, что он всех отпускает, а Ефимову велит остаться. Ефимов помрачнел, но промолчал, взял у Лопухова свет, поднял его над собой и предложил капитану следовать за ним. Капитан последовал. Ефимов ступал осторожно, с оглядкой, капитан так же с оглядкой шёл за ним. Первых две хоромины они прошли молча, а после, когда повернули к третьей, Ефимов сказал, что как только господину капитану надоест, они сразу повернут обратно. Но капитан молчал, они шли дальше. Проходы там были достаточно широкие, идти было легко. Потом они перешли через небольшой ручей, капитан подумал, что вот куда надо будет послать поваров, потому что талая вода уже в глотку не лезет. Потом они ещё прошли, воздух стал сырой, вонючий, капитан подумал, надо поворачивать обратно, а то как бы не рвануло, вон как адъюнкт рассказывал про шахты, да и капитан сам не однажды слышал…