Билет на ладью Харона - Василий Звягинцев

— Да зачем мне эта Москва! — Маштаков, после всего лишь трех дней строгой изоляции и приложенной к себе лично судьбы Эдмона Дантеса, за величайшее благо счел обещанную возможность беспрепятственно выходить из комнаты, бродить по кремлевским аллеям, скверам, музеям и храмам.

Присматривать за ним, конечно, будут, но в любом случае такая жизнь неизмеримо лучше полноценного заключения в российской тюрьме или застенках Катранджи-бея.

Уже на следующий день Олег Константинович вновь вызвал к себе Чекменева. Сейчас от его хандры не осталось и следа.

С утра он два часа скакал на коне по узким, покрытым опадающей (что-то рано в этом году) листвой тропам окружающего его охотничий домик леса. Десятивершковый[21]караковый[22]Бархан носил князя по оврагам и буеракам, горяча кровь и себе, и хозяину. Особая прелесть бешеной скачки заключалась в том, что внезапно возникающие на пути ветки запросто могли снести голову или выхлестнуть глаза всаднику, а сам жеребец рисковал поломать ноги на крутом склоне или попав копытом в кротовую нору.

Но все обошлось благополучно. Перед толстыми сучьями князь пригибался, а тонкие лихо рубил шашкой, которую держал, откинув обухом на правый погон. Поводьями же управлял одной левой. Бархан не забывал внимательно смотреть не только вперед, но и под ноги.

Возвратились конь и всадник довольные друг другом.

Приняв душ и рюмку водки, ощущая легкость во всем теле, Великий князь слушал доклад генерала.

— Таким образом, Олег Константинович, как я и обещал, готов доложить очередные результаты моей работы.

— Давайте.

Сегодня Чекменеву требовалось не только сообщить очередную оперативную информацию, но и получить санкции.

В чем и беда сотрудничества с умным и одновременно авторитарным правителем. Он желает вникать во все. Этим, кстати, отличались все Романовы из занимавших престол. Тот же Николай Первый, сам себя назначивший личным цензором к Пушкину, или Николай же, но Второй, знавший в лицо и по именам всех офицеров Гвардии от самого никчемного корнета и считавший своим долгом отслеживать и утверждать все их малейшие перемещения по службе.

Вот генерал и приступил к докладу.

— В пределах нашей досягаемости мы прошлись предельно частым бреднем, примерно так, как в Израиле перед началом войны. Изымали всех, на кого показывали ранее изъятые фигуранты, и далее по цепочкам. Естественно, работали невзирая на действующие у них… — Произнесенное с предельной степенью презрительности и указанием большим пальцем через плечо, в сторону Северной столицы, начало фразы Олегу Константиновичу понравилось. Чекменев это уловил и форсировал голосом: — У них законы и всякие там презумпции. При этом очень помогло устройство «Ляхова — Бубнова». Установлено, обобщенная цель представителей руководства «черного интернационала» на территории России и на данном этапе их борьбы следующая: спровоцировать крупномасштабные беспорядки на южной и западной границах, согласованные со студенческими бунтами в Финляндии и Польше, в общем, по типу «Будапешт-56».

Данные акции должны быть сопряжены по времени с аналогичными выступлениями на сопредельных территориях, населенных представителями «разделенных наций», тут же — мятежи европейских «леваков» типа «Париж-68» и прочих сепаратистов, в Алжире, Басконии, Корсике, Европейской Турции. В общем — глобальный мятеж «мировой деревни» против «мирового города».

Это, конечно, программа-максимум, рассчитанная на год-два с окончательной целью — слом нынешнего миропорядка и установление системы «управляемого хаоса».

— Ты что, всерьез считаешь, что такая схема возможна? — искренне удивился князь. — Согласовать действия абсолютно разнородных, даже противоположных по культуре, образованию, психологии и целям сил? Абсурд, не верю!

Чекменев ответил, что да, в принципе достижение этой цели выглядит утопией, но в любом случае беспорядки грозят большие.

В 1913 году грядущая мировая война и все с ней связанное представлялось еще более маловероятным, однако же… И ведь если степень искусственности, внутренней неупорядоченности России и всего свободного мира так высока, то «карточный домик» нынешней европейской цивилизации способен рухнуть в одночасье.

И если таковое начнет происходить, мы должны быть во всеоружии.

— Проблема остается прежней, — продолжал генерал, решивший наконец отказаться от лукавой дипломатии, — задействованы практически все наши надежные и проверенные кадры. Расширение круга посвященных неминуемо приведет к утечкам информации. Они и сейчас происходят, но либо их удается парировать соответствующей дезинформацией, либо петроградские власти пока не придают им должного значения.

Если же спохватятся, начнут принимать против нас решительные меры, что само по себе поставит страну на грань гражданской войны, этим тут же воспользуется «интернационал», и тогда возникнет кумулятивный эффект. Все наши плюсы превратятся в минусы. Придется воевать на два фронта или забыть о наших планах на долгие годы.

— Что ты все время говоришь: «наши планы, наши планы». Нет еще никаких планов!

— Не будем прятать голову в песок. План есть, — Чекменев говорил резко и прямо. — Пусть не оформленный соответствующим образом, в виде боевого приказа, но и вы, и я, и наши единомышленники знают, о чем речь, и уверены, что другого шанса не будет. Проблема лишь в том, что, слишком осторожничая, мы рискуем опоздать, поторопившись, можем быть подвергнуты разгрому.

— Так что же, предлагаешь, последний рубль ребром и — ва-банк?

— Предложил бы, если бы не видел другого выхода. Но он, кажется, есть. Если еще месяца на три-четыре сумеем оттянуть конфликт.

— Постараемся. В той мере, что будет в наших силах. А как насчет «параллельного времени»?

— Тоже работаем. Позвольте доложить вам результаты проведенного специальным экспертным советом предварительного анализа проекта «Дырка для ордена»…

Князь перебил его, не дав закончить тщательно составленного периода.

— Гм. «Дырка…» Откуда вдруг такое название?

— Нормальный код. Как принято.

— Я понимаю, что принято. Не понимаю, чем вы руководствовались.

Князь с молодых военных лет не терпел оставлять в тылу непроясненных вопросов и проблем.

— Как обычно, — с легким недоумением в голосе ответил Чекменев. — С одной стороны, из названия невозможно сделать выводов о сути проекта. Во-вторых, некоторый смысл все же сохраняется. «Дырка» — намек на пробой пространства-времени. «Орден» — одновременно и материальный символ успеха, и определение организации, которая этим делом занимается. Мы же ведь, как ни крути, своеобразный рыцарский орден, применительно к ситуации. Ну а все вместе…