Нейтронный алхимик. Консолидация - Питер Гамильтон

— Заверяю, что нет! — Президент от возмущения забрызгал слюной.

— Я не знать. Где разница есть? — Она обернулась к первому адмиралу. Стеклянные глазищи не выражали никаких понятных эмоций. — Есть способ знать?

— В присутствии одержимых наблюдается нарушение работы электронных систем, — ответил Самуэль. — Пока что это единственный способ. Но мы работаем над другими.

— Вы не знать.

— Одержания начались на Лалонде. Первым кораблем оттуда, достигшим этой планеты, был «Илекс», и он прибыл напрямую. Мы можем смело предположить, что в системе Авона одержимых еще нет.

— Вы не знать.

Самуэль Александрович не мог подобрать ответа. «Да, я уверен, но проклятая скотина права — уверенности больше нет места. Хотя людям никогда и не требовалось абсолютной уверенности, чтобы убедить себя. А тиратка — требуется, и это разделяет нас куда больше, чем биология».

Он молчаливо бросил умоляющий взгляд на президента, но тот сидел совершенно недвижно.

— Я не знать, — очень спокойно ответил он.

Ряды вздохнули чуть слышно в подсознательной обиде.

«Но я поступил правильно. Я ответил ей на ее условиях».

— Выражать благодарность за высказать правду, — отозвалась Риттагу-ФХУ. — Теперь я исполнить свой долг в это место, говорить за своя раса. Тиратка этот день кончать контакт с люди. Мы покидать ваши миры. Вы не приходить в наши.

Риттагу-ФХУ протянула длинную руку, и округлая девятипалая кисть выключила автопереводчик. Посол протрубила что-то своему спутнику, и оба направились к выходу.

Когда дверь за ними затворилась, в огромном зале воцарилась полная тишина.

Олтон Хаакер прокашлялся, расправил плечи и повернулся к послу киинтов, безучастно стоявшему в первом ряду.

— Если вы желаете покинуть нас, посол Роулор, мы, безусловно, предоставим вам и прочим послам киинтов всяческую помощь в возвращении на ваши родные миры. Это, в конце концов, беда человечества, и мы не хотим ставить под удар наши плодотворные взаимоотношения.

Щупальце снежно-белого киинта распрямилось, сжимая процессорный блочок. Голопроектор на нем муарово искрился.

— Жизнь сама по себе весьма рискованна, господин президент, — ответил Роулор. — Опасность уравновешивается радостью. Чтобы познать одно, надо испытать второе. И вы не правы, говоря, что эта проблема касается исключительно людей. Все разумные расы рано или поздно сталкиваются с истинной природой смерти.

— Так вы… знали? — выдавил Олтон Хаакер, враз потеряв всю дипломатическую утонченность.

— О своей природе — безусловно. Мы уже столкнулись с ней однажды и пережили это столкновение. Теперь пришел ваш черед. Мы не можем помочь вам в предстоящей борьбе… но мы сочувствуем.

Объем межзвездных перевозок через Валиск сокращался — десять процентов за два дня. Хотя контроль за транспортными потоками через обиталище осуществляли подсознательные подпрограммы Рубры, основная его личность не заметила спада. Внимание его привлекли только экономические показатели. Все рейсы были чартерные, доставлявшие в соответствии с графиком сырье на промышленные станции его драгоценной «Магелланик ИТГ». И все до последнего — корабли адамистов. Ни одного черноястреба его собственного флота.

Из любопытства Рубра просеял все свежие новостные клипы в поисках причины — какой-нибудь кризис или катастрофа на другом конце Конфедерации? Пусто.

И только когда его сознательная подпрограмма провела еженедельную проверку Файрузы, Рубра сообразил, что нечто неладное творится и внутри обиталища. Файруза был его очередным протеже, потомком в девятом поколении, с детства проявлявшим немалые способности.

Способности, в определении Рубры, состояли в неодолимом стремлении подчинить себе остальных мальчиков в яслях, захапать как можно больше чего бы то ни было, будь то конфеты или время за игровым компьютером, некоторую жестокость в отношении к зверюшкам и презрение к любящим, скромным родителям. Короче говоря, это был жадный, дерзкий, наглый, непокорный мерзкий мальчишка, и Рубра был от него в восторге.

Когда Файрузе исполнилось десять лет, психику его начали подтачивать неторопливые волны поощрений — позыв дойти до собственного предела, ощущение своей правоты и грядущей великой судьбы, нестерпимый эгоизм. Все невысказанные стремления Рубры напрямую сочились в его мозг.

Так часто процесс лепки в прошлом приводил к неудаче. Валиск был переполнен невротиками, оставшимися от прежних попыток Рубры создать динамичную, безжалостную личность по тому, что он считал своим образом и подобием. Как же мечтал он создать подобное существо — достойное править «Магелланик ИТГ». И двести лет собственная плоть и кровь подводила его снова и снова. Как унизительно.

Но Файруза отличался стойкостью, редкой в многочисленном потомстве Рубры. И до сих пор он не показывал слабостей психики, погубивших прежние попытки Рубры. Тот очень надеялся на мальчишку — даже больше, чем в свое время на Дариата.

Однако когда Рубра вызвал подпрограмму, отслеживающую состояние четырнадцатилетнего наследника, не произошло ничего. По всей длине нейронных сетей обиталища пробежала волна изумления. Звери-служители содрогались при ее прохождении, сокращались мышцы-сфинктеры, регулировавшие ток жидкости в сети питающих капилляров и водных протоков, заглубленных в коралловую оболочку, так что автономной нейросети пришлось полчаса гасить вызванные ею колебания. Все восемь тысяч потомков Рубры невольно вздрогнули, не осознавая причины этого, — даже дети, не ведающие о своей истинной природе.

Мгновение Рубра находился в растерянности. Личность его распределялась равномерно по нейронным слоям обиталища — состояние, которое изначальные создатели Эдена называли «распределенным присутствием». Все программы, и подпрограммы, и автономные резиденты существовали неслиянно и нераздельно. Вся информация, принимаемая любой чувствительной клеткой, немедленно рассеивалась на хранение между разными слоями. Сбой, даже наималейший, был немыслим.

Сбой мог означать, что не в порядке его собственный рассудок. Что его разум — единственное, что осталось в нем от первоначального «я», — поврежден.

Вслед за изумлением пришел страх. Подобной катастрофе могло быть не так уж много причин. Возможно, повелитель обиталища наконец поддался психическим расстройствам — состояние, приход которого давно предсказывали эденисты, результат веков одиночества и отчаяния, неспособности подыскать себе достойного наследника.

Рубра принялся разрабатывать серию совершенно новых подпрограмм, нацеленных на анализ его собственной мыслительной архитектуры. Словно призраки, эти визитанты скользили по нейронным слоям, отслеживая работоспособность каждой подпрограммы, отчитываясь перед своим хозяином.

И вскоре начал складываться список сбоев — довольно странный. Некоторые подпрограммы, вроде монитора Файрузы, пропали вовсе, другие отключились; порой блокировались моменты рассеяния памяти. Больше всего Рубру беспокоили нелогичность атаки — а в том, что это нападение, он не сомневался, — и странный метод ее проведения. Одно, впрочем, оставалось совершенно ясно: кто бы ни стоял за этими сбоями, он прекрасно понимал и природу сродства, и строение мозга обиталища. В то, что это могут быть эденисты с их омерзительным чувством собственного превосходства, Рубра не поверил ни на минуту. Они считали своим основным оружием против него время; когистанское Согласие считало, что больше нескольких столетий он все равно не продержится. А необъявленная, тайная война с тем, кто не представлял угрозы, была бы невероятным нарушением их этического кодекса. Нет, это кто-то еще. Кто-то поближе.