Испытание войной - выдержал ли его Сталин? - Борис Шапталов

Получается, финская армия как бы ответила Сталину, который на совещании высшего командного состава РККА 14 апреля 1940 г., посвященном итогам зимней кампании, дал следующий, как всегда, по мнению собравшихся, гениальный анализ свершившихся событий. В частности, вождь отметил основные недостатки финской армии. «Она создана и воспитана не для наступления, а для обороны, причем обороны не активной, а пассивной… Я не могу назвать такую армию современной». И вывод: «Мы разбили не только финнов – эта задача не такая большая. Главное… мы разбили технику, тактику и стратегию передовых государств Европы, представители которых являлись учителями финнов» (12, с. 607, 608).

Сталин дважды жестоко ошибся (для войск, конечно): сначала недооценив оборонительные возможности финской армии, а потом ее наступательный потенциал.

Получилась удивительная вещь: в первый и последний раз в своей истории румынская и финская армии в июле – августе 1941 г. провели победоносное наступление. А потом как отрезало. Больше никогда и нигде. Даже гуттаперчевые советские историки предпочли не объяснять необъяснимое и отмолчались.

Лишь в Заполярье советские войска отстояли Мурманск, что позволило в будущем проводить конвои союзников в российские порты. Это был единственный стратегический успех. Везде же, от Черного моря до Карелии, Красная Армия за исключением отдельных частей воевала плохо и откатывалась далеко на восток в глубь страны. Даже там, где у нее возникал солидный материальный перевес и возможность инициативы в выборе времени и места наступления, все равно она неизменно терпела поражение.

Полное неумение воевать Красной Армии, еще недавно неплохо дравшейся на монгольской и финской границах, – вот в чем заключался подлинный шок и для руководства, и для страны в первые недели войны.

Но как же рационально объяснить успехи Красной Армии на Халхин-Голе и при прорыве линии Маннергейма и последующее неумение воевать?

В обоих случаях противников объединяло одно благоприятное для командования Красной Армии обстоятельство – он был неподвижен и стратегически пассивен. Это позволяло подтягивать необходимые резервы, приспосабливаться к обстановке, уяснять и исправлять свои ошибки, имея на все это столько времени, сколько было нужно генералам и системе управления в целом. Летом 1941 г. все было принципиально иначе. Противник наступал, не давая передышки, и, самое главное, враг выступал как маневренная сила. И сразу у командования Красной Армии ничего не стало получаться. События обгоняли скорость его оперативного мышления. Именно на формирование этого качества была нацелена военно-теоретическая мысль СССР в начале и середине 30-х гг., но именно эти теоретики и практики к началу войны либо лежали в безымянных могилах с пулей в затылке, либо были отодвинуты на задний план.

Какие выводы можно сделать на основании происшедших событий лета 1941 г.?

Вообще-то события июня – начала июля 41-го выглядят как-то странно. Сначала командование и Сталин не придали значения сосредоточению трехмиллионной армии у границ, причем движение войск было видно с борта самолета (уже приводимое свидетельство летчика Г.Н. Захарова). Успокоенность была такой, что 4-я армия у Бреста фактически была подставлена под удар, а наиболее вероятное направление главного удара противника в полосе Юго-Западного фронта не прикрыто. Контрудары носили характер плохих импровизаций, причем наступление 6-го мехкорпуса, имевшего более тысячи танков, совместно с 6-й кавдивизией было организовано маршалом Г.И. Куликом и заместителем командующего Западного фронта И.В. Болдиным так хитро, что противник его не заметил. Объяснили сей феномен тем, что дивизии были разбиты вражеской авиацией. Но в наше время выяснилось, что ее было мало, и главные бомбардировочные силы (8-й авиакорпус Рихтгофена) были задействованы для поддержки танковой группы Гота. Но там, где не было «внезапного» нападения, – на румынской и финской границах, войска Красной Армии ровным счетом ничего не показали и точно так же отступали под нажимом далеко не самого сильного противника.

Оставим пока странность ситуации и будем говорить о происшедшем в традиционном ключе.

Качество предвоенной работы можно оценить только в боевой обстановке. Оно слагается из трех основных компонентов: 1) объема подготовленных материальных ресурсов; 2) уровня подготовки личного состава и 3) эффективности управления, куда включаются отбор и расстановка кадров, применение наиболее адекватных приемов тактики ведения боя и оперативных принципов осуществления войсковых операций.

Если с объемом подготовленных к войне материальных ресурсов было все в порядке, ибо даже агрессор не имел такого количества танков, самолетов, минометов и боеприпасов, как Красная Армия, то по остальным компонентам качества выявились просто провальные недочеты.

Располагая всеми возможностями оказать достойное сопротивление, советские войска из-за политики Сталина оказались застигнутыми врасплох. Не имея четких планов и прочной связи, штабы фронтов – не по своей вине – нацеливали армии прикрытия на плохо подготовленные, поспешные контрудары, истощавшие войска. Лишь в отдельных случаях, а именно «внизу», на уровне дивизии, полка, гарнизона, когда не давило некомпетентное вмешательство «сверху», кадровые части сражались хорошо и упорно.

В своих мемуарах Г.К. Жуков упрекнул командование приграничных округов в уходе от ответственности. «Войска и их командиры в любой обстановке в соответствии с уставом должны всегда быть готовыми выполнить боевую задачу. Однако накануне войны, даже в ночь на 22 июня, в некоторых случаях командиры соединений и объединений, входивших в эшелон прикрытия границы, до самого последнего момента ждали указаний свыше и не держали части в надлежащей боевой готовности, хотя по ту сторону границы был уже слышен шум моторов и лязг гусениц» (8, с. 262). Но прежде чем требовать инициативности от командиров – надо предоставить им право на нее. Ведь командующим округов было строжайше запрещено проводить какие-либо мероприятия по реальному повышению боеготовности частей. Что мог подумать командир, услышав «лязг гусениц» и зная о настроениях высшего военно-политического руководства страны: «Я подниму часть по тревоге, а вдруг это провокация?»

Несмотря на верный и качественный предвоенный теоретический анализ, высший командный состав Красной Армии продемонстрировал неготовность к современной войне, прежде всего при столкновении со стратегией глубоких танковых прорывов немцев. Армия оказалась совершенно беспомощной в организации их отражения, в то время как вермахт проводил операции на окружение, будто на маневрах. Блистательные действия танковых групп Гота и Гудериана и напористость соединений Гёпнера и Клейста предрешили исход пограничного сражения фронтов. И если Арденнско-Ламаншская операция вермахта в мае 1940 г. была оперативной новинкой и англо-французское командование ни теоретически, ни практически еще не могло быть готово к глубоким танковым прорывам, то к лету 1941 г., после Югославии, Греции, а также после детального теоретического разбора новаций в военном деле в ходе московских совещаний декабря – января 1940–1941 гг., командование Красной Армии, казалось, должно было быть готовым к подобному виду боевых действий. Но на практике оно ничего не смогло противопоставить немецким моторизованным корпусам, несмотря на растянутые на сотни километров коммуникации противника. В частности, не было сделано серьезных попыток ударить по коммуникациям противника диверсионно-штурмовыми группами, хотя в Красной Армии имелось значительное количество парашютно-десантных частей. А как можно эффективно громить растянутые по дороге дивизии в лесистой местности, продемонстрировали финны в войне 1939–1940 гг. Две советские армии в Карелии, 8-я и 9-я, несмотря на свое очевидное превосходство в людях и технике, были парализованы из-за фланговых ударов и засад противника.