Маленькие женские тайны - Мэри Каммингс

— Она судила у нас конкурс красоты, — все так же громко продолжала Лейси, — а теперь попросила меня привезти ее сюда. — Бросила на Клодин заговорщицкий взгляд. — Она очень интересуется искусством коренных американцев.

— О да! — Клодин постаралась как можно лучше воспроизвести четкий английский выговор коммандера Кингсли Крэгга, бывшего начальника Томми. — У нас в Лондоне сейчас это весьма в моде, — надменно покосилась на подошедшую поближе техаску и отступила на шаг, как человек, не желающий случайных знакомств. — Для начала покажите мне, пожалуйста, замшевую курточку на мальчика лет двух, а потом мы займемся поясами и сумками…

Минут через двадцать краснолицый толстяк не выдержал: — Ты что — весь магазин скупить собралась?!

— Нет, но… — начала рыжеволосая.

— Давай уже расплачивайся, и пошли! — рявкнул он.

— Ладно, сейчас! — похоже, его спутница знала, когда стоит спорить, а когда нет — тем более что груда выбранных ею вещей уже целиком покрывала один из прилавков.

На соседнем прилавке высилась груда поменьше — вещи, отобранные Клодин.

Рыжеволосая шла с ней ноздря в ноздрю, не желая отставать ни в чем — стоило Клодин начать примерять жилет, как техаска потребовала, чтобы продавщица принесла ей такой же, на покупку же курточки для Томми отреагировала тремя детскими курточками разных размеров. Юбок она тоже купила сразу две, в то время как Клодин обошлась всего одной.

Еще Клодин выбрала себе пояс из нанизанных на три узких ремешка звеньев из золотистой тисненой замши, в середину каждого звена был вставлен янтарный кабошон — подумала, что с черным обтягивающим джемпером это должно смотреться просто великолепно; не забыла и про Томми — ему предназначались домашние тапочки-мокасины.

Следующими на очереди были сумки. Едва Клодин направилась к стенду, как рыжеволосая техаска не выдержала — опередив ее, промчалась туда же, схватила кирпично-красную торбу с бахромой и, вернувшись к «своему» прилавку, кинула ее поверх груды; надменно повела рукой:

— Посчитайте мне все это и упакуйте! — обернулась к толстяку: — Видишь, я уже заканчиваю!

Ушла она минут через десять. Когда за ней и ее спутником закрылась дверь, Лейси и Нита замерли, прислушиваясь; немного подождали — и разразились дружным смехом.

— По-моему, ей эта сумка по цвету не подходит, — сказала Клодин уже нормально, без утрированно-английского выговора, вызвав этими словами новый взрыв смеха, к которому, не выдержав, присоединилась и сама.

— Ловко вы ее! — сквозь смех пробормотала Нита. — Это ж надо было придумать — фотомодель из Лондона!

Лейси поперхнулась и, сделав ей страшные глаза, пнула локтем в бок.

— Теперь все это на место вешать придется, — не обращая на нее внимания, продолжала Нита. — Или вы действительно что-то для себя хотите?

— Вообще-то я все хочу, — улыбнулась Клодин. — Иначе для чего бы я выбирала?

— Да, вы же еще не знакомы, — силясь загладить faux pas[32] подруги, скороговоркой вклинилась в разговор Лейси. — Это Нита, мы с ней вместе в университете Бойсе учимся, на юридическом. А это миссис Конвей, она из Лондона, — от взгляда Клодин не ускользнул новый отчаянный пинок, на сей раз ногой.

— Ой, ты чего?! — дернулась Нита. И тут до нее дошло. — Из Лондона?! — обернулась к Клодин и обшарила ее с ног до головы быстрым взглядом. — Так вы правда фотомодель?!

— Угу. О, вот эта мне нравится! — Клодин сняла со стенда круглую светло-бежевую сумку из тисненой кожи, похожую на раковину, и понесла к прилавку.

Про себя хихикнула, услышав позади отчаянный шепот: «Что же ты мне сразу не сказала?!» — «Я говорила, но ты не слушаешь!»

— Миссис Конвей, не сердитесь, пожалуйста, на Ниту, — неловко попросила Лейси, едва они сели в машину.

— Я и не сержусь.

Настроение у Клодин действительно было преотличное. Как давно она не развлекалась шопингом — пожалуй, недели четыре, если не больше! Перед отъездом из Лондона было не до того, здесь, в Айдахо, тоже все время что-то мешало, и только теперь наконец удалось отвести душу.

Вещи были куплены просто шикарные — она уже предвкушала, как дома заново перемеряет их все перед зеркалом — причем обошлись ей сравнительно недорого: оказывается, в магазине резервации не нужно было платить налог штата. Кроме того, Нита сделала ей скидку, так что под конец Клодин решила купить еще большую овальную брошь с изображением совы — причудливое сочетание серебра, бисера, бирюзы и фарфора. Теперь эта брошь в бархатной коробочке лежала у нее в сумке и, что называется, грела душу.

— Нет, ну правда, миссис Конвей! — продолжала Лейси. — Нита — она вообще… бывает, что говорит, не подумав.

— Лейси, уверяю тебя, я ни на кого не сержусь. И пожалуйста, зови меня просто Клодин.

— Э-ээ… хорошо… Клодин.

Ожившая было в магазине, девушка явно снова погружалась в тоскливое состояние безнадежной влюбленности. Клодин это состояние было известно не понаслышке — когда-то, в далекой юности, ей и самой довелось его пережить — поэтому она не удивилась, услышав через минуту:

— Миссис Конвей… то есть Клодин… вы передали адвокату господина Каррена то, что я вам вчера рассказала?

— Да. Для него эта информация оказалась очень важной.

— А… господин Каррен что сказал?

— Что теперь для него многое стало ясно.

— А… — Лейси сглотнула и потупилась, — про меня он что-нибудь говорил?

Клодин на миг задумалась: придумать какие-то благодарственные слова — или сказать честно, что Ришар почти ничего не говорил, разве что сразу ее вспомнил и назвал «миленькой сероглазкой»?

— Знаешь что, — медленно начала она, — зачем мы в испорченный телефон играем; я сейчас еду к нему — хочешь, поедем вместе?

— Нет, ну что вы! — глаза девушки испуганно заметались, она взглянула на свою куртку. — Это неудобно, я… И я не одета!

— Ты вполне нормально одета.

— Но… и потом он, наверное, не один…

— Сейчас узнаем, — Клодин достала мобильник. — Вот, возьми его и придерживай возле моего уха, чтобы полиция не придралась[33], — нажала кнопку быстрого набора.

Голос у Ришара был недовольный и обиженный:

— Ну куда ты делась? Не звонишь и не звонишь!

— Мог бы и сам позвонить.

— Не хочу осложнять твою семейную жизнь, — даже по телефону было понятно, что он ухмыльнулся.

— Ты один?