Наставник. Учитель Цесаревича Алексея Романова. Дневники и воспоминания Чарльза Гиббса - Френсис Уэлч

неразберихой в долговых обязательствах никто не знал, кому действительно принадлежит театр. Было маловероятно, что Гиббсу вернут долг. От адвоката Георгий Павельев узнал, что положение может спасти только захват здания. После того как Гиббс проконсультировался у своего старшего брата Уильяма Артура, бывшего управляющего индийским банком, удалившегося от дел в Корнуолл, по методам захвата и снаряжению, Георгий поднял отряд морских бойскаутов. Отряд из двенадцати человек с помощью китайского плотника построил шхуну из китайской джонки. В духе приключенческого романа Георгий с двумя афганскими друзьями штурмом взяли театр, захватив здание и кассу, с триумфом подняли над зданием английский флаг, таким образом избавив Гиббса от проблем. В дальнейшем Георгий совмещал работу в компании, торгующей мехом, с работой в театре на должности управляющего. В итоге, Гиббс вернул свои деньги.

Когда англичанам, служившим в Харбине, пришло время уезжать, Гиббс решил, что Георгий может ехать с ним. Почему бы не попробовать подготовиться к поступлению в Кембридж? Но Георгий, не слишком интересовавшийся учебой, предпочел быть фермером, и Гиббс устроил так, чтобы он поехал в Австралию, где у Гиббса были родственники. По пути домой, уже добравшись до столицы Филиппин Манилы, Гиббс серьезно заболел. Узнав об этом, Георгий немедленно поспешил к нему. Они остановились в городе Багио[318] в горах Лусона, и Георгий ухаживал за Гиббсом в течение трех месяцев, затем сопроводил его в Англию, а сам вернулся в Мельбурн.

Еще живя в Харбине, Гиббс поддерживал связь с друзьями — Пьером Жильяром и Александрой Теглевой (г-жа Жильяр), обосновавшимися в Швейцарии. Ниже приведено несколько писем того периода:

«12 марта 1928

Дорогой Жильяр,

По дороге из Китая я заболел, это произошло не вдруг, а постепенно — так, как расшатывается старая мебель. Доктор из Филиппин отправил меня [неразборчиво], где я пребывал в течение двух месяцев без видимых улучшений. Наконец, я вновь отправился в дорогу с целью доехать до Египта, но чувствовал себя так скверно, что вынужден был отказаться от этой идеи, и приехал прямо в Гейдельберг, чтобы встретить профессора Креля (Krehl). Я проезжал так близко от Вас, не имея возможности Вас увидеть. Профессор положил меня на несколько дней в госпиталь для обследования, он дал мне [неразборчиво] чтобы приехать в Бад-Мергентхайм, и я надеюсь, что теперь я в надежных руках и на пути к выздоровлению.

Как идут дела у Вас? Надеюсь, что мадам в добром здравии, в Вашем последнем письме Вы сообщили мне тревожные сведения. Я очень сожалею, что обстоятельства не позволили нам встретиться. [неразборчиво] Отсюда мне неудобно возвращаться в Гейдельберг для еще одного обследования. [неразборчиво] Надеюсь, что у меня будет несколько дней, когда я буду более-менее свободен… я чувствую себя как в клетке. Следующие два-три месяца будут непростыми, и я думаю провести их в Англии, нанести несколько визитов, а затем вернуться в Европу, чтобы иметь удовольствие увидеть Вас. Тем не менее мне было бы приятно получить от Вас новости и узнать о лучшем времени для Вашего посещения.

Тысяча добрых пожеланий. Пишу карандашом, но я еще в постели.

Ваш Ч. С. Гиббс»

«Лозанна, 20 марта 1928.

Мой дорогой Гиббс,

Ваше письмо было для нас очень приятным сюрпризом после долгого молчания.

Конечно, нас очень взволновало известие о том, что Вы больны, но в то же время для нас было утешением узнать, что Вы в Европе, а не в этой дыре Маньчжурии! Я ответил бы Вам раньше, если бы не был так ужасно занят экзаменами. У меня нет ни одной свободной минуты для себя с 15 января, и я чрезвычайно устал. К счастью, через неделю у меня начнутся каникулы.

Я очень надеюсь, что Ваше здоровье быстро восстановится. Как Вы думаете, Вы еще долго пробудете в госпитале? Мы будем очень рады Вас принять, к сожалению, это возможно только в период каникул, когда оба наших квартиранта будут отсутствовать. Каникулы кончатся 15 апреля. Как Вам кажется, позволит ли Вам здоровье приехать в Лозанну до этой даты? Вам обязательно нужно приехать к нам до Вашей поездки в Англию, иначе мы больше не увидимся. Воспользуйтесь этой возможностью, Вы ведь сейчас совсем недалеко от нас. Было бы так радостно встретиться втроем!

Объявление о Вашем возвращении произвело большую сенсацию в здешней русской общине, несколько человек хотели Вас видеть. К тому же, нужно, чтобы Вы помогли нам бороться с авантюристкой Чайковской, которая выдает себя за Анастасию Николаевну. Вам известно, что Чайковская уехала в Америку после того, как Великий Князь Андрей Владимирович, порядочная, надо сказать, свинья, признал в ней Анастасию, хотя ему едва ли вообще доводилось встречаться с настоящей Великой Княжной. До приезда в Шербург она провела 48 часов в Париже, где находились Великий Князь Александр [Михайлович], Ирина Александровна и Мария Павловна [младшая] и толпа родственников. Им ничего не сказали, чтобы они не смогли ее увидеть и высказать свое мнение. Это самая нелепая история, которую я когда-либо слышал, и я не знаю, какую грязную роль играет в ней Великий Князь Андрей. Бедная Великая Княгиня Ольга совершенно больна из-за всего этого, так же как и Императрица-мать, поскольку их смешали с грязью, обвиняя в том, что они оставили родственницу в нищете.

Разрешите мне рассказать об этом Великому герцогу Гессенскому, так как Вы в Хейдельберге и, быть может, сможете поехать к нему в Дармштадт.

Выздоравливайте, посылайте нам новости о себе.

П. Жильяр»

Дорогой месье. Как жаль, что Вы больны, выздоравливайте поскорее и приезжайте к нам. Я так хотела бы увидеть Вас. От всего сердца надеюсь, что Вам скоро станет лучше, и жду Вас.

Пишите нам.

Примите мои наилучшие пожелания.

А. Жильяр [Александра Теглева — «Шура»].

«Бад-Мергентхайм, Германия

27 марта 1928

Мой дорогой Жильяр,

Я не ответил сразу на Ваше письмо от 20 марта 1928, потому что не хотел отказываться от возможности увидеть Вас раньше, а когда Ваши письма пришли, я был для этого слишком слаб. Таким образом, я подождал еще несколько дней и, к счастью, начиная с субботы, чувствую себя значительно лучше и надеюсь, что через четыре-пять дней смогу уехать отсюда, потому что это, должен Вам сказать, чуть ли не самое отвратительное место. Хотя здесь даже не столь отвратительно, сколь тоскливо. Из Вашего письма я понял, что Ваши постояльцы