Доктор Паскаль - Эмиль Золя

— Что такое? У нее, верно, не было мелких денег?

Но и здесь Паскаль не получил ничего. Она жаловалась на своих фермеров, которые перестали ей платить.

— Представь, — сказал он, чтобы объяснить свое долгое отсутствие, — ее девочка больна. Боюсь, не начало ли это брюшного тифа… Маркиза попросила меня осмотреть бедную девочку, ну, и мне пришлось это сделать.

Клотильда не могла удержаться от улыбки.

— И ты дал врачебный совет? — сказала она.

— Конечно, разве я мог поступить иначе?

Растроганная Клотильда взяла его под руку и крепко прижалась к нему. Некоторое время они шли дальше без всякой Цели. Все было кончено — оставалось только возвратиться к себе с пустыми руками. Но Паскаль на это не соглашался: он во что бы то ни стало хотел иметь для Клотильды что-нибудь получше, чем картофель и вода, ожидавшие их дома. Поднявшись снова по Соверскому проспекту, они свернули налево в новый город; казалось, несчастье преследует их, и они плывут по воле волн.

— Послушай, — сказал он наконец, — мне пришла в голову одна мысль… что, если обратиться к Рамону? Он охотно даст нам взаймы тысячу франков. А когда наши дела придут в порядок, мы их вернем.

Она не сразу ответила ему. Рамон, которого она отвергла, который женился теперь, живет где-то в новом городе, слывет модным врачом и, по слухам, начал богатеть! К счастью, Клотильда знала его прямоту и порядочность. Если он до сих пор не навестил их, то, несомненно, из-за своей скромности. Встретившись с ними, он приветствовал их так горячо, так радовался их счастью!

— Ты находишь это неудобным? — наивно спросил Паскаль, который сам предоставил бы в распоряжение молодого врача и свой дом, и кошелек, и сердце.

— Нет, нет!.. — поспешила ответить Клотильда. — Ведь я всегда была с ним в сердечных и дружеских отношениях… Я думаю, что причинила ему много горя, но он меня простил… Ты прав, Рамон — наш единственный друг, именно к нему нам нужно обратиться.

Но их преследовала неудача: Рамон уехал на врачебную консультацию в Марсель и должен был вернуться только на другой день вечером. Их приняла молодая жена Рамона, подруга детства Клотильды, но младше ее на три года. Она встретила их очень любезно, хотя и казалась несколько смущенной. Паскаль, само собой разумеется, не стал объяснять ей цели своего посещения, он только сказал, что ему очень хотелось повидать Рамона.

Очутившись снова на улице, Паскаль и Клотильда почувствовали себя одинокими и беспомощными. Куда же пойти теперь? Что еще предпринять? И они отправились дальше наудачу.

— Учитель, я до сих пор не сказала тебе, — наконец решилась прошептать Клотильда. — Мартина как будто видела бабушку… Так вот, бабушка беспокоится о нас и спрашивала, почему мы не обратимся к ней, если у нас нужда в деньгах… Смотри-ка, вон и подъезд ее дома!..

Они и в самом деле шли теперь по Баннской улице, откуда виден был угол площади Супрефектуры. Но Паскаль понял ее и заставил замолчать.

— Никогда! Слышишь?.. — сказал он ей. — Да и ты сама не пошла бы. Ты мне говоришь об этом только потому, что тебе больно видеть меня в бедности. У меня тоже сердце разрывается при мысли, что ты со мной и что ты страдаешь. Но лучше страдать, чем совершить поступок, в котором потом будешь вечно каяться… Я не хочу и не могу.

Оставив Баннскую улицу, они углубились в старый квартал.

— Я в тысячу раз охотнее готов обратиться к чужим людям… — продолжал Паскаль. — Быть может, у нас есть еще друзья, но только среди бедняков.

И обреченный просить подаяния Давид продолжал свой путь под руку с Ависагой. Старый, обнищавший царь переходил от одного дома к другому, опираясь на плечо своей любящей рабыни, чья юность была отныне его единственной поддержкой.

Было около шести часов вечера, сильная жара начинала спадать, узкие улицы наполнились народом. В этом многолюдном квартале, где их любили, они всюду встречали приветствия и улыбки. К этому всеобщему восхищению и любви примешивалась жалость — все знали об их разорении. Тем не менее они казались еще более прекрасными: он — убеленный сединами, она — в ореоле белокурых волос. Все видели, что, сраженные несчастьем, они стали еще более близки друг другу; их необычайная любовь высоко и гордо несла свою голову. Он дрогнул под этим ударом, но она мужественно поддерживала его. Мимо них проходили рабочие в блузах; у них было больше денег, чем у Паскаля, но никто не осмелился предложить ему милостыню, в которой не отказывают голодным. На улице Канкуэн они хотели зайти к Гирод, но она умерла на прошлой неделе. Две другие попытки точно так же не имели успеха. Им оставалось только мечтать о том, чтобы где-нибудь призанять десять франков. Они колесили по городу с трех часов дня.

О, этот Плассан, Соверский проспект, Римская и Баннская улицы, разделявшие его на три квартала, этот город с закрытыми окнами, сожженный солнцем, как будто совершенно мертвый и в то же время таивший под сонным безмолвием ночную жизнь клубов и игорных домов! Еще целых три раза на ясном закате жаркого августовского дня они медленно пересекли его. На проспекте стояли древние дилижансы с распряженными лошадьми, возившие пассажиров в горные деревушки, а в густой тени платанов, в открытых кафе, завсегдатаи, торчавшие здесь с семи часов утра, ухмыляясь, поглядывали на них. И в новом городе, где швейцары стояли у дверей богатых домов, они чувствовали меньше участия, чем на пустынных улицах квартала св. Марка, где даже старые молчаливые особняки, казалось, хранили к ним дружеские чувства. Тогда они вновь углубились в старый квартал и дошли до собора ев. Сатюрнена, алтарная часть которого выходила в тенистый церковный сад; это был чудесный спокойный утолок, но отсюда их выгнал нищий, сам попросивший у них милостыни. Близ железнодорожной станции строилось много домов, там вырастал новый поселок, и они направились туда. Потом они в последний раз прошли до площади Супрефектуры, охваченные внезапной надеждой, что в конце концов кто-нибудь встретится и предложит им денег. Но всюду их сопровождали только благосклонные, улыбающиеся взгляды: ведь они так любили друг друга и были так прекрасны! Их ноги в конце концов устали от мелких неровных камней с берегов Вьорны, которыми были вымощены улицы. И они должны были возвратиться в Сулейяд с пустыми руками — старый, впавший в нищету царь и его смиренная рабыня; Ависага в расцвете своей красоты вела стареющего Давида, лишившегося всех богатств, усталого от бесплодных блужданий по дорогам.

Было восемь часов. Мартина, ожидавшая их, увидела, что сегодня вечером ей не придется стряпать на кухне. Она притворилась, будто уже пообедала, и Паскаль, заметив ее болезненный вид, велел ей немедленно лечь в постель.

— Мы отлично обойдемся без тебя, — повторяла ей Клотильда. — Ведь картофель уже варится, и мы сами возьмем его.

Служанка, у которой было скверное настроение, согласилась, невнятно пробормотав, что незачем садиться за стол, если все съедено. Но прежде чем запереться в своей комнате, она сказала: