Всю ночь напролет - Конни Брокуэй

Энн кивнула и присела на стул, не спуская с него глаз. Какое грязное у нее лицо, и вместе с тем сколько в нем серьезности и искренности. Можно подумать, что он привык общаться с уличными сорванцами с такими же честными физиономиями и черными душами. Джек мрачно усмехнулся. Он уже не помнил, когда ему в последний раз случалось так недооценить человека.

По-видимому, там, где дело касалось этой прелестной и вероломной вдовушки, грубая похоть брала в нем верх над здравым смыслом. Даже сейчас он чувствовал, что возбужден. Кто бы мог подумать, что плоть способна до такой степени над ним властвовать или хотя бы попытаться подчинить его себе?

Джек отошел в самый дальний угол комнаты и зажег свечи на столике. Чем больше между ними будет преград, тайных или явных, тем лучше.

— Есть один человек, — начал он без долгих предисловий, — по имени Джеймисон.

— Ваш отец? — вставила Энн.

— Да, возможно, что и так. Он имеет отношение к политике. — Джек сделал паузу, не зная, как ей объяснить, чем занимается Джеймисон, а значит, и он сам. — Точнее, к тем ее сторонам, которые обычно скрыты от широкой публики, однако зачастую оказываются наиболее важными.

Энн кивнула, хотя на ее лице по-прежнему отражалось замешательство.

— Джеймисон интересуется письмом, которое вы похитили. — Джек воздел руки, предупреждая неизбежные протесты с ее стороны. — Более того, если в самом начале его целью было просто вернуть украденное, то теперь он хочет, чтобы и сам документ, и любой человек, к нему причастный, были уничтожены. И чтобы добиться своего, Джеймисон не остановится ни перед чем. Он… — Джек оглянулся по сторонам, словно ища способ объяснить ей всю серьезность ее положения, а равно силу и могущество человека, искавшего ее гибели. — Он распоряжается судьбами людей. У него нет ни служащих, ни агентов — только мужчины и женщины, которые всецело от него зависимы.

Когда Джек упомянул о письме, Энн упрямо покачала головой и продолжала делать то же самое по ходу беседы. Ее темные влажные волосы вились вокруг испачканного лица, точно змеи. Как же ему хотелось сейчас стащить ее со стула, где она сидела с видом капризного ребенка, и вбить в нее хоть крупицу здравого смысла!

— Я уже в который раз вам повторяю, что у меня нет письма и никогда не было! Что еще я должна сделать, чтобы вы мне поверили?

— Верю ли я вам или нет, больше не имеет значения. Главное, что Джеймисон вам не верит.

Даже сквозь слой сажи можно было заметить, как побледнела ее кожа, едва до нее стало доходить смысл слов Джека.

— Но у меня его и вправду нет!

Джек сделал шаг вперед и тут же остановился. Она испытывала его терпение и самообладание, как никакая другая женщина до нее.

— Я не могу поручиться за вашу безопасность. Рано или поздно Джеймисон сумеет вас найти. Это лишь вопрос времени. Если письмо не будет возвращено, ваши дни сочтены.

Энн молча смотрела на него, однако он напрасно пытался прочесть что-либо по ее лицу. В конце концов она была на редкость способной актрисой.

— Для кого вы украли шкатулку с драгоценностями?

— Для себя.

— Только не пытайтесь меня убедить в том, что шкатулка со столь важным документом была похищена вами по чистой случайности, — произнес он устало. — В особенности памятуя о прежних связях вашего отца…

— Каких связях? — Ее удивление казалось неподдельным.

— Видите ли, — пояснил Джек устрашающе мягким тоном, — ваш отец получил дворянское звание за то, что занимался шпионажем по поручению Джеймисона. Я уверен в том, что, помимо имен своих хороших знакомых из числа скупщиков краденого, он также назвал вам ряд лиц, готовых щедро заплатить за некоторые послания особо деликатного свойства.

— Это неправда! — Энн снова отрицательно покачала головой.

Стремясь скрыть всевозраставшую досаду, Джек продолжал:

— Вероятно, мне следует внести: я не верю ни единому вашему слову…

— Но зачем мне лгать вам? — воскликнула Энн с горечью. — Вы же сами сказали, что, если я не отдам вам письмо, меня ждет неминуемая гибель. Почему вы думаете, будто я пытаюсь скрыть от вас правду?

— Да потому, что вы опасаетесь человека, которому продали письмо, куда больше, чем Джеймисона. Что, на мой взгляд, является весьма серьезной, возможно, роковой ошибкой.

— Но я вам не солгала! — отозвалась она жалобно, умоляюще простирая к нему руки. Ее ладони были до крови ободраны и выпачканы сажей.

Джек едва удержался от того, чтобы не броситься к ней.

«Прелестная поза, дорогая. Прямо сердце кровью обливается. Ты могла бы тронуть мою душу, не будь она уже опустошена — и по твоей же вине».

Театр, бесспорно, лишился одной из своих ярчайших звезд, когда Энн Уайлдер предпочла подмосткам лондонские крыши.

— Отлично, — отозвался он без особого энтузиазма. — Вы говорите мне правду. Письма у вас нет. В шкатулке с драгоценностями не было никакого тайника.

Энн едва удалось скрыть вздох облегчения. Однако ее радость оказалась преждевременной. Рано или поздно он добьется от нее ответа. Джек провел всю свою сознательную жизнь, совершенствуясь в искусстве раскрывать чужие секреты. Да, она его боялась, но вместе с тем и желала. Это сочетание страха и плотского влечения являлось особенно взрывоопасным, и он намеревался обратить его себе на пользу. Более того, он был готов использовать любые средства, имевшиеся в его распоряжении, чтобы разгадать загадку Энн Триббл-Уайлдер-Сьюард.

Она беспокойно поежилась под его пристальным взором.

— Мы приложим все усилия для того, чтобы найти шкатулку, — произнес Джек. — Если письмо все еще там, то, быть может, нам удастся убедить Джеймисона в том, что вам не известно ни слова из его содержания.

Энн собиралась что-то возразить, однако Джек ее опередил.

— А пока что я хотел бы получить от вас возможно более полное описание этой шкатулки, — продолжал он спокойно. — Кроме того, мне нужно знать имена всех лиц, так или иначе связанных с преступным миром, о которых вам когда-либо доводилось слышать. А начнем мы с того, в чем вы готовы сознаться добровольно.

— Мы? — Она ухватилась за это слово, как за соломинку, и Джек мысленно выбранил себя за то, что дал ей эту зацепку. — Но почему вас это должно заботить? Почему вы хотите мне помочь?

— Да потому, дорогая, — отозвался он голосом, начисто лишенным какого бы то ни было выражения, — что вы теперь моя жена.

Час был непривычно ранним, а кофейня, в которой происходило дело, считалась одной из наименее посещаемых во всем Лондоне, и потому выглядела почти пустой. Пара торговцев, старательно корчивших из себя джентльменов, загораживали окно. Их новенькие цилиндры лежали рядом на мраморной крышке столика с явным намерением пустить пыль в глаза, а позы были такими же принужденными и натянутыми, как и их благоприобретенный респектабельный выговор.