Голландская республика. Ее подъем, величие и падение. 1477-1806. Том 2. 1651-1806 - Джонатан И. Израэль

В этот момент у воэцианцев не было особого выбора, кроме как оправдывать казнь Олденбарневелта, ибо этот эпизод был, более чем когда-либо, излюбленной темой публицистики партии Штатов. «Паламед» Вондела (см. стр. 488 выше), запрещенный между 1625-50 гг., заново вышел в свет в 1652 г. и переиздавался в 1660, 1662 и 1663 гг. Его первые театральные постановки произошли в разгар ожесточенных споров в Роттердаме в 1663 г. и в Амстердаме в феврале 1665 г. После того, как Роттердам и Амстердам прибегли к «Паламеду», оранжисты нанесли свой контрудар на театральной сцене. Он принял форму трагедии «Wilhem, of gequetste vryheyt» (1662 г.) Ламберта ван дер Босха, непреклонного антикатолика и соректора дордрехтской латинской школы. Его пьеса прославляла Вильгельма Молчаливого, напоминая публике, сколь многим обязана ему и Оранскому дому в целом нидерландская «свобода», и способствуя росту почтения к штатгальтерству. В этой-то наэлектризованной атмосфере Вондел написал свою последнюю политическую пьесу, «Батавские братья, или Подавленная свобода» (1663). В ней Вондел воспевал батавское восстание против римского угнетения таким способом, который позволил ему, прибегнув к ассоциациям и намекам, встать на защиту «Истинной свободы» против оранжизма. Он титулует римского наместника, чья жестокость, коррупция и злоупотребления вызвали восстание, «штатгальтером», чья власть опиралась на контроль над армией, и чьи противоправные действия поощряли корыстолюбивые фавориты. Так как антиоранжизм Вондела был направлен, главным образом, против Морица и Вильгельма II, акцент на незаконных действиях был также способом разжечь народное негодование, особенно против этих двух штатгальтеров.

Идеологическая распря между партиями-фракциями достигла своей кульминации в 1663 г. Но пока оранжисты оставались слабыми в политическом отношении, они не могли эффективно атаковать «Истинную свободу». Как выразительно замечал де л а Кур, то была «vana sina viribus ira» («пустая бессильная ярость» (лат.)). Более того, с течением времени Штаты Фрисландии добивались всё меньших успехов в своих усилиях мобилизовать оппозицию голландской гегемонии среди других провинций. Дело в том, что к возраставшей английской угрозе прибавились трения в нидерландско-немецких пограничных землях, вызванные растущим могуществом и честолюбивыми устремлениями Кристофа-Бернарда, князя-епископа Мюнстера. И за морями, и на восточной окраине Республика столкнулась с небезопасным и туманным будущим, и с каждым прошедшим месяцем становилось все более очевидным, что единственный способ противодействия этим трудностям заключался в признании верховенства Голландии. На своем собрании в июле 1661 г. Штаты Гелдерландауже выразили обеспокоенность агрессивной, воинственно католической политикой Мюнстера. Овладев городом Мюнстер и собрав одну из сильнейших армий в Германии, князь-епископ заставил обхаживать себя королей Англии и Франции. Гелдерланд и Оверэйссел могли сколько угодно утверждать, что являются суверенными провинциями, но знали, что были беспомощны перед лицом мюнстерского могущества и притязаний без защищавшего их «зонта» Голландии. КристофБернард формально потребовал вернуть Боркуло в феврале 1664 г. «Гелдерландцы, — сообщал Даунинг, — говорят, что они скорее рискнут всем, что имеют, нежели уступят его, ведь он расположен на их границах и представляет собой исключительно сильное место». «Но до сих пор, — отмечал он, — Голландия сохраняет внешнюю безучастность в этом вопросе, надеясь тем самым вынудить Гелдерланд согласиться с ней в отношении новой молитвы, и отменить свою резолюцию, направленную против нее». Вскоре стало ясно, что покровительство Голландии больше значит для Гелдерланда, чем упорствование в дискуссии об общественных молитвах — предмет, по которому Штаты Гелдерланда внезапно впали в молчание.

Вторая англо-голландская война официально началась в марте 1665 г., но в действительности военные действия открылись в начале 1664 г. Еще с того времени, когда Англия заключила мир с Испанией в 1660 г. и возобновила мировую морскую экспансию, трения между соперничавшими английской и голландской торговыми империями стали обостряться. Интересы Англии и Нидерландов пересекались в разных регионах земного шара, но особенно сильно в Западной Африке, на островах Карибского моря и в Восточных Индиях, — глобальная конфронтация, запутанная и острая, которая, по всей вероятности, вела к новой войне еще с 1661 г. и объясняла холодный прием «Нидерландского дара». Это была одна из тех войн, которые ожидались всеми и готовились на протяжении многих лет. К 1664 г. английское притеснение нидерландского судоходства и стычки в колониях достигли такой высоты, что обе стороны неизбежно двигались к конфликту. К тому времени, когда Карл II официально объявил войну, около 200 нидерландских судов уже были захвачены и несколько голландских колоний опустошены, в том числе — предыдущей осенью — Новые Нидерланды, название главного города которых, Нового Амстердама, было изменено на Нью-Йорк. В Англии и английских колониях царили ярые антиголландские настроения. Сэмюэль Пепис не преувеличивал, когда писал в 1664 г., что и королевский двор, и город Лондон «были одержимы войной с Нидерландами», предвкушая получить от нее большие выгоды.

Как и в 1652-54 гг., другие европейские державы (кроме Португалии и Мюнстера) не испытывали особых сомнений в правоте Республики, но отмечали, что Англия обладала военной силой и почти всеми стратегическими преимуществами. Республика, подстрекаемая Голландией, непрерывно стремилась к усилению и увеличению своего военно-морского флота и морской администрации, приведя свои адмиралтейские коллегии, доки, арсеналы и склады в состояние боевой готовности. У нидерландцев отныне был гораздо более крупный военно-морской флот, чем раньше, с более профессиональными морскими офицерами, больше и лучше построенных военных кораблей и более тяжелые пушки. Но англичане также не теряли даром времени и накапливали ресурсы, чтобы помешать нидерландцам «залатать бреши» и, в целом, сохраняли свои преимущества, особенно по части веса орудий. В апреле 1665 г. королевский военно-морской флот насчитывал в своем составе 8 кораблей 1-го ранга, вооруженных более чем 70 пушками, по сравнению со всего лишь четырьмя с нидерландской стороны.

Голландские регенты значительно улучшили свой военно-морской флот, но были бессильны избавить его от идеологических трений — как и саму Республику в целом. Эти трения угрожали принять столь же хронический характер, как и во время первой войны. Когда капитан «Гауды» (56 тонн) поднял флаг Штатов в начале первой битвы в Северном море, его подчиненные отказались сражаться, пока он не заменит его цветами принца (Оранского). После первых поражений партийные распри стали принимать все более растущий масштаб, так как республиканские адмиралы стремились возложить вину на Корнелиса Тромпа и Яна Эвертсена, своих коллег-оранжистов. Отношения между де Рюйтером и Тромпом становились все более напряженными. Донесения, что последний «негласно подстрекал разных лиц распускать толки… что их главой должна стать некая сиятельная особа, и так переводить разговор на принца Оранского», едва не привели к аресту Тромпа в июне 1665 г. В конечном счете, в самый разгар войны, в августе 1666 г., он был уволен с флота за нарушение субординации, несмотря на то, что был способным командующим и пользовался популярностью в народе. Он оставался в опале до самого конца существования республиканского режима, вновь поступив на военно-морскую службу только после того, как Вильгельм III примирил его с де Рюйтером в 1673 г. Портреты младшего Тромпа писали так же часто, как и любого из его коллег, и он позировал для многих художников, в том числе для Каспара Нетшера и Сэмюэля ван Хогстратена. Но здесь также не обошлось без вмешательства идеологии. На одной картине Абрахам Виллертс (Рейксмузеум, Амстердам) изобразил его в древнеримском костюме и плаще ярко-оранжевого цвета.