Кладоискатель и сокровище ас-Сабаха - Юрий Гаврюченков

Я вытянул руку и всмотрелся в перстень. Плоский изумруд манил в свои чарующие глубины. Я приблизил его к глазам и погрузился в недра волшебного зеркала. Там было хорошо. Там было радостно. Мир, который казался мне враждебным, на самом деле был полон приятного света и восторга.

Когда я вынырнул, то заметил, что прибавилось сил. Я больше не чувствовал себя пустым сосудом. Скакать от переизбытка энергии еще не хотелось, но настроение заметно улучшилось.

Вещи вождя давали их обладателю дополнительные возможности. Не исключено, что они продлевали жизнь. В прихожей я достал из куртки кинжал ас-Сабаха. Серебряные ножны заметно посветлели, должно быть, обтерлись на выступающих частях орнамента от постоянного ношения в кармане. С этим комплектом предметов мне лучше было не расставаться.

Я не удержался и вытащил кинжал. «Джихад» — извивалась гравировка на клинке. То было имя кинжала. Витая золотая нить огибала спиралью рукоятку. «Джамбия» — так, по словам Петровича, называлось это оружие на родине. У него были свои секреты, которые мне предстояло познать.

Отделкой золотой блистает мой кинжал;

Клинок надежный, без порока;

Булат его хранит таинственный закал, —

Наследье бранного Востока.

Услышав шорох за спиной, я обернулся.

— Это Лермонтов, — пояснил я Маринке.

— Это — Лермонтов? — презрительно переспросила она. — По-моему, это кривой нож.

— Что ты понимаешь в оружии, женщина! Эта джамбия — священная реликвия исмаилитов. У нее есть свое имя! За нее отдали жизни многие славные мужи. Сомневаюсь, что ты достойна даже смотреть на нее. Ступай на кухню и приготовь ужин, я проголодался!

Ошарашенная Маринка беспрекословно убралась на кухню. «Джихад» вернулся в ножны и перекочевал ко мне за пояс. Я прикрыл его одеждой, чтобы не вызывать глупых вопросов. Лучше, если кинжал все время будет при мне. Как говаривал Черный Абдулла: «Кинжал хорош для того, у кого он есть, и плохо, если его не окажется под рукой в нужное время».

Я не успел уйти из прихожей. В спину меня настиг вечерний звон. Проклятое средство привязи, активированное во время покупки «витары», дало о себе знать. Прежде чем звонильщик услышал пятый гудок, я обнаружился в эфире.

— Алло.

— Здравствуйте, Илья Игоревич, — голос де Мегиддельяра был грустен, но тверд.

— У меня есть к вам разговор.

— Слушаю. — Мне было все равно, что скажет испанец. Наверное, опять предложит заключить сделку.

— В нашей... э-э... фирме свершились нечестивые дела. Де Мегиддельяр надолго замолчал.

— Да-да, я слушаю. — Начало заставило навострить уши.

— Хорхе Эррара и три его подчиненных откололись от нас. Мне жаль, что так получилось с вами. Вы нанесли Эрраре оскорбление... э-э... я не смог его удержать. Между нами возник разлад... — признание давалось приору нелегко. — Эррара решил действовать самостоятельно. Я не могу заставить его подчиниться, потому что я не могу поставить об этом в известность Мадрид. Я не знаю, что делать, и поэтому решил обратиться к вам.

— И чем же я могу вам помочь? — с искренним интересом спросил я, рассчитывая дружеским тоном вывести испанца на чистую воду, если он затеял подвох.

— Я хотел бы вас предупредить. Эррара стал опасен. Он не просто опасен сам по себе. Он всту пил в переговоры с... э-э... сынами погибели, — на конец нашелся де Мегиддельяр.

Прослушивания телефонных переговоров старый рыцарь опасался вполне обоснованно. Взрыв офиса мог привлечь внимание Большого Брата. Сейчас с телефонами, особенно с сотовыми, спецслужбы не церемонятся.

— Под «сынами погибели» мы понимаем нашего общего врага? — спросил я, переходя в комнату, подальше от Маринкиных ушей.

— Да! Поэтому я не могу сообщить ордену о ТАКОМ предательстве. Это немыслимо. Я просто хочу предупредить вас, что теперь все возможно.

— Что именно «все»? — Я догадался, кто привел хашишинов в кафе «Хорс-мажор».

— Хорхе Эррара может знать больше, чем обычный человек. Он может получать совершенно необычные сведения. — Он что, экстрасенс?

— Это не так просто объяснить по телефону, — уклончиво ответил де Мегиддельяр. Я правильно понял его намек.

Смеркалось, когда я со Славой подъехал к «Аламосу». «Гольф», который мы оставили перед офисом, исчез, отогнали, наверное, это аварийное страшилище с глаз долой. На его месте стоял знакомый черный «мерседес» с номером 337. Офис пребывал в запустенье. Свет горел только в одном окне. Когда я позвонил, он погас. В петербургском филиале ордена Алькантара творилось что-то необычное. Нам открыл Хенаро Гарсия. Мельком осмотрел с головы до ног, улыбнулся, пропустил внутрь. В кабинете управляющего пахло изысканным парфюмом. Похоже, что приор проводил в офисе много времени. Окна были плотно закрыты жалюзи. Сеньор де Мегиддельяр встретил нас на пороге.

Старый лис сумел заинтриговать меня. Наш с корефаном поздний визит был достойной данью его дипломатии.

— Так что же произошло с сеньором Эррарой? — спросил я, когда мы сели за длинный конференц-стол. Де Мегиддельяр разместился напротив, оставив пустовать директорское кресло.

— Желаете выпить? — учтиво спросил он.

— Нет! — поспешно ответил я. Слава промолчал.

— Я же выпью с вашего позволения, — приор обратился к Гарсии по-испански, я уловил только слово «чивас». Хенаро распахнул канцелярский шкафчик, на поверку оказавшийся баром, плеснул из бутылки с этикеткой «Чивас ригал» в стакан, поставил стакан рядом с шефом. Сам остался стоять за его спиною.

Мы сидели безмолвно, словно чего-то выжидая. В офисе было тихо и пусто. Казалось, он осиротел.

Де Мегиддельяр пригубил, повертел стакан в пальцах. Было заметно, что ему трудно начать. — Итак, что случилось с Эррарой? — повторил я.

— Хорхе Эррара меня предал. Хуже того, он предал орден, осквернив святое имя брата Алькантара неразрешенным сношением с ассассинами. Его... э-э... самоуправство есть грубое нарушение Устава ордена. — Де Мегиддельяр сделал большой глоток, укоризненным взглядом смерил уровень жидкости в стакане, словно возлагал на виски всю тяжесть вины. — Хуже то, что, с точки зрения Эррары, я, встречаясь с вами, являюсь таким же пре дателем.

Я держал руки на столе. Взгляд приора переместился на перстень и браслет. Я все понял.

— Вы остались в меньшинстве и опасаетесь, что не вам, а вашему мятежному подчиненному может поверить руководство ордена в Мадриде? Де Мегиддельяр кивнул.

— Гарсия — это все, что у меня осталось, — хрипло выдавил он. — У Эррары трое человек. Нас очень мало!

Скорбь приора крошечного филиала, не справившегося с великой задачей, почти ощутимо повисла в воздухе.

— И что же такого необычного в Эрраре, что ему поверят, а вам нет? И что он знает такого, чего не могут знать обычные люди?