Лолотта и другие парижские истории - Анна Матвеева

Вор считал свою деятельность не преступной, а, скорее, промысловой – он добывал чужие ценности, как охотник добывает дичь. Но он никогда не не становился дичью сам! В «Париж», например, он приехал с другого кладбища, – строго следил за тем, чтобы не повторяться, и не примелькаться в храмах. Всегда заранее звонил, чтобы узнать распорядок церковных служб. Менял, по возможности, внешность – усов, конечно, не приклеивал, а вот очки порою надевал… Мужчина, державший его за руки в буквальном смысле слова одной левой, вытащил из кармана наручники.

– Мне вот интересно знать, а что вы сделали с той шубой? – вежливо спросила гардеробщица.

Вору было интересно знать, что они сделают с ним? Отпираться здесь – дело пустое. Старуха вытащила из сумки термос, налила в кружку дымящийся чай и поднесла к губам вора бережно, как будто поила младенца.

– Есть хотите?

Он кивнул – с утра не поел из экономии, да и времени не было, а поминальный стол с блинами и кутьей, был теперь для него таким же недоступным, как свободное передвижение.

– Мы что, его кормить будем? – возмутилась Мамаева. Она была до краев полна мстительным чувством, – в европейской жизни таким можно было разжиться разве что в кино.

– А куда деваться? – сказала учительница, разворачивая сверток из фольги. Мамаева и Семён взяли себе по бутерброду, вора Елена Васильевна покормила из рук. Потом отряхнула руки от крошек – как от мела у школьной доски.

По дороге в полицию они обогнали поминальный автобус – водитель счёл этот поступок бестактным.

8

Учителя иностранных языков не обязаны бывать там, где говорят на иностранных языках. Эта простая мысль никогда не дошла бы до Мамаевой, как не доходит сложный оборот до переутомлённого студента. Француженка так точно описывала далёкий город, что Мамаева, очутившись здесь спустя несколько лет, узнавала его улицы, фонтаны и памятники, красные ромбы табачных лавок и зеленые стулья в садах… Как же, наверное, Лена-Вася мечтала о Париже все эти годы, заживо похороненная в Свердловске (Мамаева так и не смогла привыкнуть называть родной город другим именем)!

– Обязательно приезжайте ко мне в мае! Или в сентябре. Только предупредите заранее, чтобы я была свободна и смогла вас принять.

Мамаева довела Лену-Васю до зоны вылета – и махала рукой, удивляясь самой себе, почему она плачет, если всё прошло замечательно, и в следующем году, они Бог даст, увидятся в Париже.

Кладбищенского вора приняли в полиции с распростертыми объятьями – Елена Васильевна с Семёном дали свидетельские показания, и в тот же день на квартире вора провели обыск. Там обнаружилось много интересного, в том числе – три норковых женских шубки (одна – довольно поношенная, и даже с дырой в кармане), сумки, кошельки, документы, наличные… Одежду из кафе вор выносил одним и тем же способом – надевал на себя, под безразмерную куртку: это, конечно, слегка ограничивало выбор, длинную шубу так не унесёшь, но длинную и продать сложнее.

Семён попросил у Мамаевой номер телефона, она дала неправильный – охранник ей не нравился, да и жил далековато от Парижа… Проводив Лену-Васю в аэропорт, Мамаева ощутила, что сыта впечатлениями, и готова возвращаться в Европу, чтобы тратить накопленные на Родине силы в ежедневной борьбе за право жить в лучшем городе мира. Хватит их примерно на год, а потом она приедет снова.

Директор кафе «Париж» Анна Петровна сочиняла «отзывы посетителей» для странички ресторанного сайта: «В кафе нас покормили очень вкусно, мясо таило во рту». Если хочешь, чтобы дело было сделано хорошо – придётся делать всё самой!

Бывшая химичка подобрала на улице кошку – симпатичную трехцветку, похожую на лоскутное одеяло. По утрам кошка приходила в кровать как по часам – и трогала учительницу за нос мягкой лапкой. Других новостей у химички не было.

Леони вот уже десять лет как не было на свете – она умерла в Марокко, во время отпуска, от аневризмы головного мозга.

Елена Васильевна вместе с другими пассажирами ждала посадки в самолёт до Москвы – выход 13, место 9F. В Москве она остановится у старинной подруги – с утра пойдёт на кладбище, к матери и Зизе, а потом – посмотрим…

Старую шубку, подаренную француженке в другом аэропорту другого века, она отнесла вчера в театр на проспекте Ленина – где-то прочитала о том, что костюмы для артистов здесь подбирают на вещевых рынках.

Директор театра, весёлый человек с печальными глазами, восторгался:

– Где вы такое выкопали?

Елена Васильевна в последний раз провела пальцем по старому, устало бликующему меху.

И вот так они простились навсегда.

«– Мало ли на свете людей, похожих друг на друга.

– Да, но есть лица, которые никогда не забываются.»

Эрих Мария Ремарк

1

Она пришла ко мне в среду, девятнадцатого января. Днём раньше я записал её по телефону – на три часа, перед Игорем. (После я стараюсь никого больше не принимать, во всяком случае, никого серьёзного). Новую пациентку ко мне направила Лидия – и просила проявить особое внимание. Лидия – из той породы людей, которые делают всё исключительно по знакомству. Им даже в голову не придёт обратиться к человеку, номер которого не сохранён в телефоне – зачем, если для всего найдется знакомый профессионал: слесарь, репетитор, или, не допусти, Господи, онколог. Однажды я отвозил телефон Лидии в ремонт – и случайно заглянул в список контактов. Там были диковинные имена – Маша Ногти, Эля Ресницы, Света Эпиляция, Галина Наращивание, Владимир Плитка, Игорь Слесарь, Вадим Роутер, Иван Геннадьевич Лор, Сергей Петрович Виза и, конечно, я – Михаил Психолог.

– Михаил, к тебе придёт девочка от меня, – сказала Лидия. – Там ерунда какая-то, но человек переживает. Прояви, пожалуйста, особое внимание. За мной, ты знаешь, не заржавеет.

(За ней никогда не ржавеет – что правда, то правда).

Я только что нашёл ту старую запись в ежедневнике: «Д. от Лидии – 15:00».

Пациентка вошла в кабинет и плотно прикрыла дверь:

– У вас всегда так шумно?

Я объяснил, что по средам в поликлинике работает транспортная медицинская комиссия – десятки автолюбителей носятся из кабинета в кабинет, и создают этот шум. Психолога в списке обязательных специалистов нет, зато в нём есть психиатр и нарколог, две барышни. Поначалу я пытался с ними общаться, как-никак, коллеги. У барышень был общий кабинет, и стул для пациента стоял на заметном удалении от стола – ну я и пошутил, дескать, это чтобы не бросились? Ни та, ни другая даже не подумали улыбнуться, хотя перед этим я слышал, как они хихикали над несмешным анекдотом хирурга. Женщины всегда снисходительны к высоким и красивым мужчинам, а наш хирург, в отличие от меня, именно таков.

Разумеется, обо всём этом я уже не стал рассказывать девочке от Лидии, а просто объяснил, что нам придется потерпеть – мимо кабинета ещё часа два будут бегать туда-сюда взволнованные автолюбители.