Норки! - Питер Чиппендейл

«Думай только о том, что делаешь, сынок, ■— втолковывал ему старый филин. — Только так ты сумеешь высвободить все свои силы для решения насущной задачи. Но если хотя бы часть твоей головы будет в эти мгновения занята прошлым или будущим, ты не сумеешь сосредоточиться как следует. Нужно научиться выбрасывать из головы все лишнее. Так поступают все взрослые филины, так поступаю и я. И если бы ты, сынок, попытался остановить меня в броске, я бы, наверное, даже не узнал тебя».

Маргаритка смутила его разум. Из-за нее он потерял способность концентрироваться на предстоящей задаче. Нет, разумеется, ей не удалось пробудить в нем чувство вины, однако теперь он все чаще задумывался там, где раньше действовал инстинктивно. Единственным выходом из создавшегося положения было попробовать стать «милым и любезным» и посмотреть, что из этого получится. Даже если ему удастся не думать об этой кроличьей чепухе, этого будет более чем достаточно.

Полная луна стояла высоко, но ее свет нисколько ему не помогал; своим острым ночным зрением Филин мог различить самомалейшие движения даже в кромешном мраке. Скорее наоборот — луна была его противником, поскольку каждая лесная тварь могла разглядеть в небе крылатый силуэт хищника.

Филин дважды взмахнул крыльями и вспомнил любимый стишок отца:

В лунную ночь Мышь поесть не прочь. Если ночь темна — Для филина она.

И все же Филин любил кувыркаться в лунных лучах, хотя, строго говоря, свет луны лишал его одного из преимуществ. Но сегодня полный, круглый диск ночного светила был виден так ясно, что он без труда рассмотрел на нем лица и фигуры, которые они с отцом любили воображать себе каждый раз, когда луна вставала над лесом во всем своем великолепии. Да и лес внизу преображался самым волшебным образом, одеваясь в черное и все оттенки серого — вплоть до белого, когда серебристые лучи касались ветвей и заливали светом поляны.

В ожидании, когда луна зайдет и он сможет часа три нормально поохотиться, Филин думал о полевках, на которых он мог бесшумно пикировать и стремительно бросаться, и благодарил судьбу за то, что их существует такое великое множество. Полевки-береговушки, короткохвостые полевки, лесные, луговые… Всех их Филин знал и ценил, а ведь были еще мыши — полевые, лесные, амбарные, зерновки… И все это были дары волшебного и удивительного леса, который он любил всем сердцем, пока Сопричастные Попечители не увлекли его мысли на иную стезю.

Филин слегка повернул голову и снова заметил на берегу какую-то возню. Никаких сомнений — невинная полевка пробирается на легоньких лапках вдоль топкого берега, направляясь к раскидистой ольхе. Он мог не торопиться — жертва не видела и не ощущала его присутствия, да и сам Филин был не настолько голоден, чтобы броситься и убить. С другой стороны, лишняя полевка не могла повредить его пищеварению. Кроме того, ее неожиданное появление было весьма кстати: Филин задумал эксперимент, который помог бы ему разобраться, есть ли зерно здравого смысла в увещеваниях Маргаритки или это очередные кроличьи какашки. Почему бы не проверить это сейчас?

Приняв решение, Филин камнем полетел вниз, но у самой земли затормозил, широко раскинув крылья. В следующий момент, вместо того чтобы схватить полевку своими изогнутыми когтями, он в облаке брызг опустился перед ней на мокрую от росы траву.

— Добрый вечер, — сказал Филин, складывая крылья и глядя сверху вниз на неподвижное серое существо. — Надеюсь, вы простите мне мое драматическое и в высшей степени неожиданное появление. Да, я знаю, мы не представлены. Позвольте мне в этой связи назвать свое имя: меня зовут Филин. Очень рад с вами познакомиться…

Полевка словно окаменела. Она не произносила ни звука и не шевелилась — только смотрела на него своими глазами-бусинками.

«Десять очков в мою пользу»,— с удовлетворением подумал Филин. Среди Сопричастных Попечителей считалось в высшей степени невежливым не отвечать на приветствие.

— Так вот, уважаемая Мышь, — с вашего позволения я буду называть вас так — должен с прискорбием сообщить, что в самое ближайшее время я буду вынужден съесть вас, — продолжал Филин, чувствуя необычайный прилив красноречия и одновременно внутренне смеясь над той чушью, которую произносил. — Я, однако, решил воспользоваться представившейся мне возможностью, чтобы уверить вас в том, что я не имею ничего против вас лично. Просто, будучи плотоядным и, более того, хищником, я не вижу иного выхода…

В качестве утешения я могу лишь пообещать, что убью вас со всем возможным милосердием, то есть быстро. Я, видите ли, весьма опытен в таких делах, поэтому вы можете положиться на мои слова. Уверяю вас, что вы не почувствуете ровным счетом ничего.

И последнее: прежде чем прикончить вас, я хотел бы спросить: нет ли у вас какого-нибудь последнего желания? Я с удовольствием бы его удовлетворил. Может быть, вы хотите желудь? Или какую-нибудь ягоду? Не стесняйтесь — все, что хотите…

Полевка продолжала упрямо молчать.

— Как насчет последнего слова? — подсказал Филин. — Не хотите ли передать привет своим обожаемым крошкам? Или послание вашему любящему супругу? А может, вам хотелось бы чего-то более возвышенного? К примеру, какое-нибудь изречение, мудрость которого

пребудет в веках, напоминая нам о вашей безвременной и трагической кончине?

Мышь продолжала таращиться на него бусинками глаз. Потом налетевший порыв ветра взъерошил ее мягкую серую шерстку, и мышь неожиданно повалилась набок.

Филин удивился. Сделав шаг вперед, он осторожно тронул полевку кончиком когтя. Жертва не шевельнулась. Очевидно, она умерла от страха в тот самый момент, когда он так внезапно спустился с небес прямо перед нею. Все это время он обращался к трупу.

Филину стало стыдно своей жестокой игры, и одновременно он снова рассердился на Маргаритку. Ее предложение было даже не смешным, оно было циничным и омерзительным, и он был зол на себя: зачем он вообще слушал глупую крольчиху?

Наклонившись, он сильно ударил полевку в основание черепа, чтобы убедиться, что она, уж точно, отмучилась, и только потом начал разрывать ее клювом, не торопясь поедая мясо и внутренности. Одновременно он думал, что если действовать, как предлагала Маргаритка, означало быть «милым и вежливым*, то лучше он будет коварным и грубым. Нет, хоть он и дал слово Дедушке Длинноуху, с него довольно! Гораздо приятнее быть нормальным хищником, который не обязан быть милым со своей жертвой. Может быть, в качестве компенсации за непочиненное гнездо он даже пригласит Юлу полетать над лесом. В конце концов, брачный сезон был не за горами, и мысль об обществе Юлы — особенно по сравнению со всеми лесными маргаритками — показалась Филину необычайно привлекательной.

Но накануне вечером Лопух упросил-таки его в последний раз появиться а должности Исполнительного Председателя. Наконец-то было назначено самое главное и самое большое за всю историю ОСПЛ собрание, на котором должны были быть приняты Лесное Уложение и Билль о Правах Существ.

Весь вечер Филин наблюдал, как Лопух и его сторонники лихорадочно прочесывают лес, чтобы еще