Добро пожаловать в Пхеньян! - Трэвис Джеппсен

Все номера отработаны до совершенства. Каждое движение грациозно, каждая нота слышна абсолютно отчетливо, неважно, высокая или низкая. Занавес поднимается и опускается точно в нужные моменты. Даже когда участник стоит не в центре сцены или когда целый детский хор поет песню, прославляющую Вождя, все вдыхают и выдыхают одновременно, делают какие-либо движения безупречно синхронно и без каких-либо видимых усилий – как будто они все подключены к единой батарее. Есть что-то пугающее в этом – хотя подобное ощущение приходит позднее, уже после финальных поклонов.

* * *

На обратном пути к нашему микроавтобусу мы проходим мимо кучки детей-заиничи, которые собрались перед дворцом для группового фото. Эти подростки смотрели представление, сидя за нами в затемненном зале. Они одеты достаточно обыкновенно, так что их можно легко принять за северокорейских подростков. Но когда я рассматриваю их при дневном освещении, у меня взрывается мозг. «Посмотри, какие он высокие», – шепчу я Александру. Это действительно так – они гораздо выше взрослых северокорейцев вокруг них. Статные фигуры.

Черные волосы блестят естественным блеском. Кожа бела, что так отличает их лица от обожженных солнцем лиц северокорейских мужчин. У них нет оспин, говорящих о недоедании в детском возрасте. Одним словом, они выглядят как здоровые люди. Наблюдая за ними, стоящими тут, за тем, как они обнимаются и естественно, не вымученно улыбаются, я понимаю, что они – из совершенно другого мира. Я даже вздрогнул при мысли о том, что после всего трех недель в КНДР я стал воспринимать чахлый и малорослый облик среднего северокорейца как нечто нормальное. Я стал в какой-то мере чувствовать себя как дома.

Последним пунктом нашей программы этого насыщенного Дня Победы была некая новая достопримечательность, расположенная в сельской местности в окрестностях Пхеньяна. Это место открылось недавно, и никто из нас, включая Мин и Ро, никогда не бывал там. Мы ничего не знали о нем, за исключением того, что его статус был обозначен как «революционная достопримечательность», такой статус можно автоматически присвоить любому клочку земли, на котором один из вождей делал что-то великое, имеющее общенациональное значение. Подобные места играют решающую роль в развитии национальной мифологии. Хорошим примером служит дом, в котором родился Ким Ир Сен в Мангёндэ, недалеко от Дворца пионеров и школьников. Другим – фальшивое место рождения Ким Чен Ира у горы Пэктусан.

Наш микроавтобус едет по длинной, узкой дороге, обе стороны которой украшены элементами декоративной ландшафтной архитектуры и безукоризненно ухоженными газонами; каждый камень отполирован, каждая пышная цветочная клумба имеет строгую геометрическую форму. «Блин, что это? Волшебный изумрудный город?» – шепчу я Алеку. Он качает головой. У Александра тоже нет никакого представления, что это за место.

Мы выходим из микроавтобуса. Повсюду солдаты, большинство из которых наверняка служат в каком-нибудь стройбате, где не требуется особой квалификации, а тут они наводят марафет, хотя и без того всё просто блестит. Вдалеке раздается какая-то команда, звенящая эхом в ушах. Военное подразделение марширует мимо нас, запевая «Вперед, на Пэктусан!».

«Тут где-то недалеко военная часть?» – спрашиваю я с невинным видом.

«Это не тот… вопрос, который мне хотелось бы задавать, – отвечает Мин с неуклюжей улыбкой. – Я не знаю и не хочу знать!»

Ну и ладно.

Молодая женщина в военной форме и мужчина-офицер явно более солидного возраста подходят к нашей машине. Девушка – наш гид, а мужчина должен следить за тем, что она будет делать и говорить всё время, пока мы не покинем это место. Оно… хммм… такое… особенное…

«Товарищ Мин!» – восклицает девушка-гид удивленно. «Товарищ Ли Кёнсим», – отзывается Мин, издавая короткий смешок.

Оказывается, что они учились в одной группе в Университете иностранных языков, хотя тогда едва знали друг друга. Но тем не менее что-то заставляет их обеих хихикнуть при этой совершенно случайной встрече.

«Ну я так понимаю, что тебе не нужно, чтобы я тут переводила, – говорит Мин бывшей одногруппнице. – Ты можешь провести экскурсию на английском сама. Наверное, говоришь по-английски даже лучше, чем я!»

Товарищ Ли резко качает головой, не соглашаясь с Мин: коротким косым взглядом она указывает на присутствие старшего по званию, стоящего рядом с ней. Она начинает экскурсию, не оставляя Мин другого выбора, кроме как переводить всё это для нас.

Нас приветствуют на территории памятного революционного места Кончжири[53], откуда с конца 1950 по 1953 год Ким Ир Сен руководил своей армией во время Корейской войны. Или они просто хотят, чтобы мы в это поверили. Я поднимаю свою камеру, чтобы запечатлеть вход в искусственную пещеру на склоне холма, покрытого травой. Но Мин поднимает руку, закрывая ладонью объектив, почти так же быстро. «Трэвис, вы можете оставить свою камеру в машине, – улыбается она. – Здесь запрещено фотографировать».

Внутри пещеры организован открытый музей. Нас проводят мимо нескольких сооружений к комнате, которую на современный лад можно назвать «офисом» Ким Ир Сена, где – как нам говорят – он провел более двухсот совещаний. На темно-синем потолке, который должен символизировать ночное небо, мерцают искусственные звезды. «Офис» похож на театральные декорации: расставленные здесь письменные столы и стулья выглядят как отреставрированная дорогая антикварная мебель, сияющая новым лаком.

«Это подлинная обстановка, – спрашиваю я, – или реконструкция?»

«Все экспонаты подлинны». Товарищ Ли и старший офицер изучают мое лицо с таким видом, как будто пытаются оценить, купился я или нет.

«Вау!» – отвечаю я им и киваю, широко раскрыв глаза от удивления.

Гид указывает на пулевое отверстие в стене, являющееся доказательством того, что однажды «враг пытался убить нашего Полководца». Ну, оно выглядит настолько же подлинным, как и вся обстановка помещения.

Далее нас ведут по нескольким военным туннелям к небольшой классной комнате. «Здесь Любимый Руководитель Ким Чен Ир учился, пока его отец работал в своем кабинете». Краем глаза я подглядываю за Ро, который плетется позади нас, храня, как обычно, молчание, но, очевидно, еле сдерживая или даже, можно сказать, подавляя распирающий его хохот.