Форпост - Григорий Солонец

Сняли еще две «пакистанки». А вот четвертая рванула, убив Мишу и ранив еще двоих солдат. Почему я передоверялся ему, не подошел сразу, когда Панюков крикнул, что нашел мину? Да, не вовремя позвонил комбат, потребовал доклада. Потом зампотех еще отвлек своей проблемой запчастей: нашел время! Эх, знал бы, что там такая коварная мина-ловушка, послал бы всех к черту и сам взялся за нее. Но три до этого были обычные, сняли их без особых проблем…

Как вспомню этот страшный подрыв, меня всего начинает трясти: Мишу разнесло в клочья: в гроб положили какие-то жалкие ошметки тела. Его ошибка была в том, что парень не увидел искусно замаскированную в комплекте противопехотную мину, сыгравшую роль внешнего дополнительного взрывателя и детонатора…

С тех пор я запретил солдатам и сержантам самостоятельно разминировать взрывоопасные предметы: только под присмотром и руководством офицеров. Сам же старался, насколько это было возможно, брать максимум риска на себя. Все-таки меня четыре года в училище учили обращаться с этими смертельными игрушками, да и Афган основательно практики прибавил, а что они, желторотики, вчерашние школяры, умеют? Да, это и мое, как ротного, упущение, что недодал необходимых солдатам знаний и навыков на полигоне. Не потому что поленился, просто физически не успел сделать это в силу разных обстоятельств.

А учиться в ходе боевого разминирования ценой собственной жизни — непозволительно дорого.

— Ты командир роты, не твое это дело каштаны из огня таскать. Так твои раздолбаи никогда настоящими саперами не станут! — в своем стиле распекал, бывало, меня комбат. Его суровую правоту головой понимал, но душа противилась посылать на смертельный риск «зеленого» пацана, во взгляде которого присутствовал невысказанный страх. С ним и близко нельзя подходить к мине.

А ведь случаи были самые нестандартные. «Духи» свое коварство по полной программе в минной войне применяли. Когда разбили мотострелковый батальон в Панджшере, вместе с пехотой вытаскивали трупы и мы. Помню изрешеченный труп лейтенанта, с раскинутыми руками лежавший на спине. Его открытые глаза смотрели в небо. Казалось, что прилег человек отдохнуть. Говорили, это был его первый боевой выход. Боец уже дотронулся до плеча офицера, и тут меня, стоявшего рядом, словно током ударило. Не знаю, что это была: интуиция, ясновидение, голос свыше, но я нутром почувствовал, что там за одной смертью прячется вторая — наша с бойцом. «Стой!» — не крикнул — гаркнул солдату и рванул его на себя. Мы упали в грязь, он с удивлением вытаращил глаза, еще не понимая, что я ему жизнь спас. Мертвым не больно, поэтому погибший лейтенант принял осколки подложенной под него «духовской» гранаты на себя. То была крепкая зарубка в памяти, еще один профессиональный урок.

На той же операции, спустя пару дней, по просьбе дехкан одного кишлака, проверили мы… кладбище. Накануне там подорвалась похоронная процессия: погибло несколько человек, были раненые, в том числе дети. Как видишь, ничего святого у воинов ислама за душой не было: шли на самые изощренные способы убийства людей, в том числе своих соотечественников. Прах же мусульман уже не потревожат снятые нами мины и гранаты-растяжки.

Или вот еще случай из серии «Нарочно не придумаешь». Впрочем, говорит он еще и о недооценке саперного дела. Не знаю уж куда смотрело начальство, то ли в спешке все происходило, но факт остается фактом: трое суток передвижной командный пункт дивизии находился на… заминированном участке. Как в одночасье не взлетели на воздух комдив и его заместители, я до сих пор удивляюсь. Наверное, у них были надежные ангелы-хранители. То ли от порыва ветра, то ли плохо был прикреплен, но тоненький, почти невидимый проводок отвалился и не позволил «духовским» минерам привести в действие заложенный ранее дистанционно управляемый фугас. Мы его случайно обнаружили, когда командный пункт готовился к перемещению на новое место.

…Бутылка водки, принесенная мной, была уже почти опорожнена, опустошена оказалась и пачка «Примы», а воспоминания разбуженным пчелиным роем незримо продолжали витать вокруг. За окном угасал еще один день из неведомо скольких нам отпущенных… Захмелевший Павел Беда, будто на исповеди выговорившийся, умолк и, кажется, уснул, в раздумии сидел и я. Вторую, невоенную часть своей жизни, получившуюся куда более сложной и непредсказуемой, он рассказал мне в следующий раз.

— Жену свою, Таню, очень любил, берег. Познакомились в военном училище на танцах. Она была с подругами, такими же студентками выпускного курса Торгово-экономического института. Стройная, элегантно одетая, красивая девушка сразу приглянулась, и не только мне. Но на белый танец Таня пригласила именно меня, и я был на седьмом небе от счастья. То был чудесный, незабываемый вечер. В воскресенье мы снова встретились и почти целый день бродили по древнему городу вдвоем, никого и ничего не замечая вокруг… Каждое увольнение как угорелый мчался в общежитие к ней: она будто приворожила к себе. Я влюбился, потеряв голову. Какой же по-детски наивный был мальчик! Таня оказалась настоящей торгашкой (так в обиходе мы называли студенток института). Ей, как потом выяснилось, не я был нужен, а мои погоны, статус жены офицера, позволявший на законных основаниях получить свободный диплом и не ехать по распределению в тмутаракань в сельпо. С прекрасными внешними данными, обольстительная молодая женщина любила к тому же быть в центре мужского внимания. Я стал замечать, что и выпить она не прочь. А где вино, компания, там и блуд. Ревновал я ее, конечно, но повод к этому она постоянно давала. Бывало, прихожу со службы вечером, а жены дома нет. Звоню одной, другой ее подруге: говорят, не видели. Ближе к полуночи, как ни в чем не бывало, слегка навеселе, является и с порога начинает лепетать неправду: мол, была у подруг, засиделась, ты уж прости. А потом слухи всякие до меня стали доходить: городок-то небольшой. Но я не верил бабским сплетням. Пока сам однажды не застукал женушку в постели с солдатом. Она знала, что я на сутки дежурным по части заступил, поэтому сильно удивилась, увидев меня в средине дня на пороге квартиры. Я случайно забыл дома ключи от служебного сейфа и, воспользовавшись отсутствием командира и начальника штаба полка, в нарушение устава, конечно, на полчаса смотался домой. Заодно, думал, и перекушу. Как у дежурного по части у меня был снаряженный пистолет с собой. Как я не застрелил их обоих?! Находился ведь на грани нервного срыва. Она клялась богом, своим здоровьем, любовью, что такое больше не повторится. Валялась в ногах, со слезами умоляла простить ее минутную женскую слабость. И я дрогнул, отступил перед ее чарами. Сказал, что все забыл, будто ничего и не было. А через месяца три уехал по замене в Афганистан. Какое-то время Таня держала слово, вела себя пристойно. А потом сорвалась: и пошло-поехало. Словом, блядью стала в городке знатной: баба-то молодая, красивая. Надо было, приехав в отпуск, развестись с ней, но я опять не решился резко порвать, все еще любил и надеялся, что перебесится, образумится. Незадолго до моего рокового подрыва получил от жены письмо, в котором она сообщила, что беременна. Я все же верю, что это действительно мой, а не чужой ребенок… По тембру голоса сына, манере говорить узнаю себя. Но рождение ребенка принесло лишь иллюзию семейного счастья. Да и откуда ему было взяться, если давно потух любви костер, а в доме поселилась ненависть. Я, почти лишенный зрения, стал жене обузой. Однажды во время очередной словесной перепалки, не сдержавшись, она жестоко бросила в лицо, словно вынесла приговор: