Шторм. Отмеченный Судьбой - Екатерина Беспалова

Александр с силой сжал кулак, ощутив, как костяшки свело болью.

– Я принял решение, которое отправило ефрейтора на тот свет, хотя был не вправе распоряжаться вашими жизнями. Я – убийца, Кать. Страшнее приговора нет.

Он отпустил её руку и вытер мокрый след на щеке. Глубокий вдох ослабил давление в груди, но тиски, которыми было зажато сердце, так и остались.

– У тебя не было другого выбора, – произнесла тихо Соколовская. – Ты это понимаешь, но не хочешь принять.

Тишина. Она испуганно ждала ответа. Только бы снова не закрылся!

– Даже дураку было ясно: мы бы не смогли прорваться, – наконец заговорил Александр.

– Но?.. – Катя поднялась на локоть и посмотрела ему в глаза. – Ты ведь руководствовался чем-то, когда решил действовать? О чём ты думал? Не о смерти точно.

Шторм колебался. Он ни с кем не обсуждал события того дня. Ни с кем. Закрылся в панцире и отгородился высокой стеной. Тогда почему именно ей хотелось рассказать, что чувствовал все эти долгие месяцы? Ей и никому другому.

– Я видела тебя настоящего, видела твою душу, твои страдания, боль и слёзы.

Александр проглотил ком в горле. Судьба… Он не верил в сверхъестественное, и пришедшая в голову мысль только подтвердила сумасшествие. Но хуже, чем есть, уже не станет.

И лучше тоже…

Однако попробовать стоило. После общения с ней всегда становилось легче. Может, получится и сейчас.

– Я был уверен, что нас будут искать.

– Почему?

Интерес в её взгляде казался искренним. Она правда желала знать: не потому, что так требовали обстоятельства, а потому что для неё это тоже было важно.

– Потому что заложников берегут как зеницу ока. Когда полковник Денисов отправлял нас на задание, он сделал акцент на них. Сказал, что мы должны обыскать каждую щель, яму и сарай, и только найдя пленных, можно было вернуться назад. Группа выполнила лишь часть задания, и я сделал ставку на то, что было потеряно.

Катя смотрела на его лицо и снова видела перед собой того солдата, который держал ситуацию под контролем, который знал, чего ожидать от противника, – уверенный в себе, смелый и твёрдо верящий в то, что делает. Совсем как… отец.

– И ты не ошибся, – тепло улыбнулась она.

– Не ошибся, но Кириллу теперь всё равно.

Опять двадцать пять!

– Кирилл был таким же солдатом, как и ты, Саш! – вдруг серьёзно и громко произнесла Соколовская. Их взгляды встретились, и, немедля ни секунды, она продолжила: – Он знал, за что сражается, понимал всю серьёзность и опасность ситуации. Ты был его другом – лучшим! – так кому, как не тебе, известно, что бы ефрейтор сказал, останься в живых.

В глазах Александра полыхнул вызов:

– Ключевое слово – в живых.

– Да, он погиб, – гнула свою линию Катя, – но погиб не потому, что боялся, и не потому, что ты сказал: «Иди умирай!», а потому что выполнял свой долг. Вспомни его лицо, когда ты приказал сложить оружие! Он бунтовался, потому что хотел идти до конца. Он, как и ты, прекрасно понимал, что лучше умереть, сражаясь свободным, чем потешать тех ублюдков и заставлять страдать родных.

Она замолчала, но лишь на мгновение, чтобы перевести дыхание.

– Ты это знаешь, но каждый раз пытаешься убедить себя в обратном. Ты цепляешься не за то, что позволяет жить, а за то, что убивает. Кирилл смело смотрел смерти в глаза. Он – герой, не жертва! И если бы вы с ним не стояли до конца, поисковый отряд капитана Терехова никогда бы нас не нашёл. Перестрелка, которую устроили, стала спасением. Твоим и моим. Кирилл погиб ради него. Ради нас. Ради тебя.

Александр хотел что-то сказать, но Катя его перебила:

– И если бы мог, уверена, он бы был рад тому, что нам удалось спастись. Значит, его смерть оказалась не напрасной. А если ты до сих пор сомневаешься в этом, товарищ сержант, тогда подойди к зеркалу и спроси у себя самого, чего бы хотел ты от тех людей, за которых отдал свою жизнь. – Она замолчала, устремив на него пытливый взгляд. – Неужели ты бы винил их? Неужели хотел, чтобы они мучились, сгорая в агонии от собственных обвинений?

В комнате стало тихо.

– Да ты бы с того света достал ефрейтора и заставил его взять себя в руки, – уже спокойнее проговорила Соколовская. – Тогда почему сам отказался от нормальной жизни? Почему заставляешь себя страдать, не позволяя ему упокоиться в мире?

Внутри бушевала буря. Её слова, словно шквалистый ветер, били по умело вскрытым ранам. Опухшие, воспалённые и загноившиеся, они пульсировали, причиняя неимоверную боль. Всё, что сказала, правда – от начала и до конца – но принять это не получалось.

Александр сел и отодвинулся на край дивана. Закинув руки за голову, он сцепил их в замок. Локти впились в колени, а глаза уставились в пол. Она загнала в угол, больно ударив его же собственным оружием – честью.

– Мы всё сделаем, однако утверждать, что жертв не будет, я не могу. Если Вас это не устраивает, то ищите кого-нибудь ещё, кто умеет выполнять задания такого рода без потерь.

Они все знали, что могли остаться там. У них был шанс отказаться, но каждый принял решение идти до конца. Они давали присягу, клялись в верности Родине. И никто не виноват, что Смерть выбрала не всех сразу, а лишь одного, кому предстояло доказать истинность данных обещаний.

– Найди, ради чего жить, чтобы он знал, что погиб не напрасно, – подвинувшись ближе, Катя положила руку на его колено. – В противном случае, состояние превратится в диагноз.

Шторм сидел не двигаясь, по-прежнему глядя в одну точку, но она знала: он не просто слушал, а пытался услышать. Сложно, учитывая сколько изводил себя в застенках личного Ада, однако нет ничего невозможного. Ефрейтор был его карателем, он же мог превратиться в спасение.

– Когда умирал, знаешь, что он сказал? Приказал оставить последнюю ампулу «Промедола» для тебя, потому что, по его словам, ты несносен, когда тебе больно. – На Катиных губах появилась улыбка. – Теперь я понимаю, что Кирилл имел в виду. Ты и правда невыносим. Упрямый как баран.

Александр резко обернулся.

– И почему-то