Вредность не порок - Лариса Ильина

— Ну, никогда не знаешь, как поведет себя полотенце…

Не сводя глаз с моего лица, Ефим двинулся плавно, словно потек, а я перестала дышать и не выпуская из рук последнюю тарелку, не менее элегантно скользнула к другой стороне стола. Теперь мы двигались по кругу, однако игра в горелки Ефиму не понравилась, он вильнул бедром и придвинул стол вплотную к окну. Посуда на столе задребезжала, а я оказалась в углу.

— Обед готов… — Кажется, это вышло у меня не совсем кстати.

Поскольку между нами теперь оставалась одна лишь тарелка, которую я судорожно прижимала к груди обеими руками, я заволновалась. А когда я волнуюсь, то слабею прямо на глазах, вот и сейчас силы меня покинули, пальцы разжались, и тарелка, естественно, упала. Любимому на ногу. Ефим снова взвыл, тарелка разлетелась на мелкие осколки по всей кухне, а в дверях образовался Коля. Похоже, он снова хотел поинтересоваться, что за шум, но, разглядев нас, хрюкнул и протянул:

— Мне сильно кажется, что я не вовремя…

— Вовремя, вовремя! А то все остынет… — торопливо забормотала я, благополучно выскользнув из угла. — Садитесь за стол, ради бога!

Ефим сверкнул на нас по очереди глазами:

— Пойду оденусь…

Коля весело оскалился:

— Дыши ровнее, братан!

Ефим направился к двери, я посмотрела ему вслед.

Царапины на икрах подживали, но все еще были хорошо .видны. «Где же ты так?..»

После обеда я сделала строгое лицо и возвестила:

— Посуду будете мыть сами!

Мужчины заволновались, ужаснувшись подобной перспективе. Думаю, мне довелось бы выслушать немало аргументов, почему ни один из них не может этого сделать, если бы вдруг за воротами не раздался автомобильный гудок. Они дружно переглянулись, и на лицах не осталось и капли дурашливости. Ефим поднял брови:

— Сова? — Коля кивнул. — Настя, иди к себе.

— Куда? — не поняла я.

— К себе. Быстро! — прикрикнул Ефим, поднимаясь. — Иди наверх!

Пока я моргала, Коля схватил меня за руку и без всяких церемоний потащил к лестнице. Сопротивляться ему было все равно что локомотиву, и я довольно быстро оказалась в той же самой спальне, в замке два раза повернулся ключ, и все стихло.

— Зараза! — крикнула я и пнула дверь.

Итак, приехала какая-то Сова. То есть какой-то Сова.

И этот Сова прикрывал… Дохлого.., нет. Стеклянного… который.., как это.., обдолбался. Нет, не Стеклянный…

Оловянный… Вот черт, забыла! Я начала злиться и мерить комнату шагами. Оказавшись у окна, задержалась, что-то привлекло мое внимание. В саду под окнами стоял Бешеный, он что-то говорил тому, кто находился на веранде. Я с досадой обвела взглядом оконную раму.

С закрытым окном ничего не слышно, а без слов любоваться на гостеприимного хозяина мне совершенно не интересно. Тут я глянула на подоконник. А ну-ка… Та самая железная загогулина, которую я прихватила из шкафа в соседней комнате, но достойного применения ей не нашла. Сдается мне, она здорово похожа на гвоздодер.

Я не слишком сильна в столярных инструментах, но…

Первый гвоздь покинул насиженное место через десять секунд, со вторым и третьим пришлось немного повозиться, а вот четвертый стоял насмерть. Содрав костяшки пальцев и обломав два ногтя, я стиснула зубы и зашипела. Но одного гвоздя, конечно, было недостаточно, чтобы меня остановить. Основательно расцарапав раму, я сумела подцепить непокорную шляпку.

— Вот так! — удовлетворенно прошептала я, любуясь результатами трудов.

Бешеный все еще стоял под окном, я осторожно потянула раму на себя, чуть слышно скрипнув, она подалась.

Чтобы меня не увидели снизу, я опустилась на корточки и прильнула к щели.

— Куда ты смотрел, козел? Он же опять торчит! На хрена ты тогда его сюда приволок? Чего с ним делать?

Я башку тебе, Сова, сверну! Ты мне сам за него ответишь…

— Коля, я не знал… Клянусь тебе, Коля… Он должен был его закопать, но у него совсем крыша съехала, я не мог с ним ничего сделать…

— А зачем ты его с Седым оставил? Знал же, что он как овощ…

— Так я же не могу его к себе привязать Я спал…

Я затаила дыхание, боясь пропустить хоть слово. Голос чужака был странно знаком, но я напрасно напрягалась, голос путался в калейдоскопе воспоминаний и догадок. Наконец я услышала Ефима:

— Так это ты Седого упустил?

На веранде послышалась возня, что-то грохнуло и покатилось по полу.

— Мутный, мать твою, — взревел Ефим, — разуй глаза, сволочь… Тебя спрашиваю…

«Ах, вот как! — спохватилась я. — Мутный! Из-за него сбежал Седой…» Отвечал ли Ефиму Мутный, я не слышала, однако доносящиеся звуки позволяли предположить, что кое-кому на веранде приходится несладко.

Меж тем Бешеный достаточно равнодушно взирал на все происходящее. Он закурил, помечтал немного, разглядывая цветочки на клумбе, и подошел к дому. Встав на фундамент, подтянулся и заглянул на веранду. Мне пришлось открыть окно шире и высунуть голову наружу.

— Эй, Мутный, — лениво позвал Бешеный, — зачем ты оставил Простыря на крыльце?

Тут вдруг на веранде кто-то завизжал, завизжал так, что меня бросило в холодный пот. Я инстинктивно отпрянула, а визг не прекращался, в нем было что-то страшное, животное, переходящее в безумный утробный вой. Человек был не просто напуган, он был напуган до смерти. Визг оборвался так же внезапно, как и начался.

— Это не я, не я… — забормотал кто-то торопливо, я попыталась сглотнуть тяжелый холодный комок, застрявший в горле, и не смогла. — Я не могу… Это они…

Они приходят ко мне… Приходят каждую ночь…

— Заткнись, сволочь… — заорал Сова. — Да он с иглы не слезает.., на меня, гад, все свалить хочешь? Ты Колину финку на крыльце забыл, теперь под придурка косишь?

Я увидела, как Бешеный вдруг протянул вперед руку, словно пытался кого-то остановить:

— Подожди, зачем…

А на веранде что-то затрещало, и на улицу со звоном брызнуло стекло. Бешеный, матерясь, соскочил с фундамента и отпрыгнул в сторону На мой взгляд, проделал он это весьма вовремя, иначе шрамов бы у него точно прибавилось. Неожиданно снизу раздалось то ли кваканье, то ли бульканье, руки у меня затряслись, я судорожно вцепилась в подоконник, чтобы не оказаться по ту сторону окна. Пугающее кваканье быстро перешло в хрип, и что-то тяжело шлепнулось о половицы… Мои пальцы разжались сами собой, я опрокинулась на спину, встать не получилось. Борясь с мучительным приступом тошноты, я отползла в дальний угол комнаты. Словно сквозь вату услышала раздраженный Колин голос:

— На хрена, мать вашу… Весь пол загадили…

Сжавшись в комок возле шкафа, я давилась горькими спазмами, очень хотелось заплакать, но слез не было.