100 великих гениев - Рудольф Баландин

– И не будешь иных ты богов почитать, кроме тех, кого сами мы славим.

Безграничного Воздуха ширь, Облака и Язык – вот священная троица.

– И словечка другим я теперь не скажу, не признаю, на улице встретив.

Им молиться не буду, вина не пролью, фимиама ни крошки не кину.

Признаться, все это похоже на политический донос со стороны великого комедиографа. Как знать, не сказалось ли такое обвинение с театральных подмостков на трагической судьбе Сократа, осужденного афинянами именно за отрицание богов, нежелание им поклоняться и пропаганду таких взглядов? Хотя в комедии поучения философа нужны Стрепсиаду вовсе не в общественно-политических целях. Когда к нему обращается Повелительница Облаков:

– Мы исполнить согласны желанье твое. С этих пор на собраньях народных.

Чаще всех ты сумеешь решенья свои проводить, побеждая речами.

– Я решений больших проводить не хочу, и совсем мне не этого надо:

Я закон обернуть вокруг пальца хочу, обмануть одолживших мне деньги.

На вопрос Сократа о силе его памяти Стрепсиад сообщает, что память у него не простая, а двойная: если кто-то ему должен, он это помнит прекрасно, а вот о своих долгах вмиг забывает. Впрочем, поучения философа не идут ему впрок, и в конце концов Стрепсиад, побитый своим собственным сыном, поджигает мыслильню Сократа.

Надо заметить, что Аристофан, обвиняя Сократа в безбожии, сам позволял себе весьма смелые и недвусмысленные высказывания на этот счет. Вот остроумный диалог двух слуг:

– Пред алтарем? В богов ты, братец, веришь?

– Я верю.

– Чем же их докажешь ты?

– Мне бог враждебен, стало быть… он есть.

– Ты убедил меня. А все ж искать.

Иное средство нужно…

Всего лишь через год после смерти Эсхила и Еврипида была поставлена на сцене комедия Аристофана «Лягушки» (она принесла автору первую награду), в которой эти два великих трагика спорят, кто из них более талантлив, находясь в подземном царстве Плутона. Сначала Плутон отдает первенство Эсхилу. Но Еврипид сгоняет его с почетного места, заручившись поддержкой «воров, отцеубийц, громил». В это время Дионис, покровитель театра, опечален тем, что под солнцем не осталось достойного трагического поэта. Он спускается в Аид, чтобы выбрать лучшего из лучших, вернув его к живым. Хор провозглашает:

Здесь дана обобщенная характеристика стиля двух трагиков. В дальнейшем Аристофан анализирует не столько техническое мастерство поэтов, сколько их влияние на общественную жизнь. Еврипид утверждает, что выводил на сцену реалистичные персонажи, избегающие высокопарных речей, не обладающие сверхобычными качествами; обучал граждан искусству «размышленья и расчета». Эсхил вопрошает: «За что же должны уважать мы поэта?» Еврипид отвечает: «За искусство и их поученье, так как они в государствах тем самым улучшают народ». И тогда Эсхил утверждает, что в его трагедиях герои служат примером доблести, патриотизма. Они не избегают гражданского долга, не шуты или праздношатаи. Еврипид оправдывается тем, что его отрицательные герои взяты из мифов. Эсхил возражает: надо умалчивать о постыдном; если у детей есть учитель, то «для взрослых поэты – наставники». Они должны творить прекрасное.

Ответ Еврипида: разве может возвышенная речь научить прекрасному? Ведь надо говорить так, как принято в обыденной речи. Возражение Эсхила: для мыслей и чувств великих должна быть соответствующая речь!

Как видим, Аристофан одинаково толково говорит от имени как одного, так и другого поэта-трагика, не отказывая обоим в уме. Правда, в некоторых обвинениях преувеличена, пожалуй, роль театрального искусства в изменении нравов: вряд ли Еврипид, как утверждает Эсхил, повинен в том, что афиняне стали утрачивать благородство и героизм. Конечно, искусство и общественное сознание взаимосвязаны, но не столь однозначно.

Итак, Дионису предстоит решить, кто же победил в соревновании поэтов. Он произносит:

Что же важнее в трагедии – воздействие на ум или на души людей? Дионис выбирает «того, кого душа желает». Он уходит с Эсхилом, который оставляет в Аиде на троне «короля поэтов» не Еврипида, а Софокла, которого считает вторым после себя.

Трудно определить, кто из трех величайших трагиков Эллады был наилучшим. Все они не остались в царстве теней и обрели бессмертие в своих произведениях, так же как Аристофан и многие другие гении прошлого. В заключение добавим, что не случайно здесь уделено сравнительно много места древним античным поэтам, драматургам. Последующая литература очень многим обязана им, ибо они были не только трагиками или комедиографами, но сочиняли стихи и песни, высказывали мудрые суждения, создавали образы самых разных людей, а также богов (тоже – «человеческое, слишком человеческое»). И не по личному произволу Аристофан определил важнейшим критерием значимости литературного произведения – силу воздействия на общественное сознание, влияние на быт и нравы. В те времена театральное действо было синтезом искусств (включая технические изобретения; «техносом» звали и ремесла, и искусство). Учтем, что греческие полисы-города были по нашим меркам очень небольшими, почти все активные граждане посещали театральные представления, переживая и продумывая увиденное и услышанное. Они прекрасно понимали намеки, аллегории, иносказания. Театр отзывался на все важные события и конечно же влиял на принимаемые политические решения. Так что Аристофан вряд ли сильно грешил против истины, считая (устами своего героя) Еврипида повинным в падении нравов. Отчасти такая вина могла быть. Хотя Еврипид как тонкий художник и проницательный мыслитель не выдумал, а подметил и отразил в своих сочинениях определенные перемены у афинян.

После величайшего расцвета театра в Древней Греции – как синтеза искусств, проявления интеллекта и общественного явления, – ничего подобного в истории культуры уже не встречалось (театр в Китае и Индии тоже играл в обществе наибольшую роль только в далекой древности). Римляне тоже любили театр, но отдавали предпочтение кровавым зрелищам и политическим выступлениям и торжественным шествиям. Позже в разных странах было немало замечательных драматургов, некоторые их пьесы не сходят со сцены сотни лет, но того воздействия на культуру и общество, как во времена Древней Эллады, уже не могло быть по объективным условиям: изменились и люди, и общественная жизнь, и театр.