Изолятор - Джошуа Спэньол

– Такое мне даже в голову не приходило, – очень естественно ответил я. – Просто позвонил Майерсу – так, чтобы узнать, как дела и не слишком ли он там замучился.

– Ну и правильно. – Я услышал, что машина Тима остановилась и открылась дверь. – Знаешь, мы все-таки склоняемся к версии распространения заболевания вредителями – грызунами или насекомыми. Балтимор ведь портовый город, а потому нет ничего странного в том, что какая-нибудь вредная блоха или крыса убежала с корабля и принесла с собой вирус. Это тем более вероятно, что несколько человек из пансионатов Джефферсона работают в доках. Но… – он громко вздохнул, – но если думать о том, что болтаете вы с Джоном Майерсом…

Тим отвернулся от телефона и заговорил с кем-то другим. Такой важной шишке, разумеется, некогда соблюдать телефонный этикет. Однако он очень быстро вернулся ко мне:

– Последние факты меня просто пугают, Нат. Дело становится чертовски непонятным. Мне все это не нравится. Совсем не нравится. Ведь в убийстве Дугласа Бьюкенена нам до сих пор неизвестно главное… – Он не договорил, словно что-то обдумывая. – Я не полицейский. Вернее, мы не полицейские. В дело изо всех сил рвется ФБР.

– ФБР?

Эту новость трудно было назвать хорошей. Я уже представлял заголовки: «ФБР расследует возможность биологического террора».

– Да, именно так. Я изо всех сил стараюсь их сдерживать. Ведь мы считали ситуацию естественной. Но теперь, когда буквально за несколько часов всплыло столько всякого…

– Тим, не смеши. Еще рано. У меня здесь дела продвигаются. А если ты их впустишь, то они смешают все на свете…

– Ты слышал, что я сказал насчет нашей принадлежности к полиции? Это просто не наше дело. Мы занимаемся болезнью, а ребята из ФБР пусть займутся убийством и путаницей с именами.

В трубке было слышно, как рядом с Тимом разговаривают люди, и он понизил голос:

– Послушай, я знаю, что ты на этом зациклился. Понимаю – тебе кажется, будто у тебя изо рта выхватывают лакомый кусок славы – и так каждый раз, когда тебе удается добиться успеха. Но знаешь, Нат, в жизни встречается дерьмо, и это истина. То есть это не в твой адрес…

Верно, подумал я. Это ты о себе, Тим.

– Я имею в виду, как справиться с ситуацией – с политикой и всем прочим – как можно более успешно. – Он помолчал. – А сексом они занимались?

– Кто?

– Да эта девчонка, Глэдис или как ее там, и Дуглас Бьюкенен.

– Она утверждала, что нет.

– Ты ей веришь?

– Да. Судя по всему, она на самом деле была очень в него влюблена.

– Куда там! – Голос его истекал сарказмом. – Любовь с коэффициентом умственного развития, равным семидесяти. Возьми образцы тканей и отправь в лабораторию. Завтра ведь возвращаешься в Атланту?

Мне пришлось отвечать на вопрос, который даже не был вопросом.

– Да, – коротко произнес я.

Лицо мое горело, пот стекал со лба и катился по щеке. Здорово он меня отделал. Я остановился возле департамента здравоохранения, как раз возле знака «Стоянка запрещена». Тут же к машине неторопливо направился охранник. Я показал на приклеенное к ветровому стеклу разрешение, и он прошел мимо.

Сменив тему, я поинтересовался, что новенького произошло в Балтиморе.

– Больше пока никто не заболел. Но и прошло-то всего тридцать шесть часов. – Тим неожиданно закруглился: – Ладно, мне пора. Пресс-конференция на носу. Последний вопрос: ты там еще не довел всех до ручки?

– Нет, Тим.

– А кого-нибудь довел?

– Думаю, пока никого.

– То есть меня не интересует, думаешь ли ты, что уже довел кого-то. Меня интересует, что должен по этому поводу думать я.

Вот сволочь!

– Ну так считай, что все в порядке.

– Это хорошо. Во всяком случае, утешает, что у тебя не слишком много времени. Завтра ты должен быть в Атланте.

Я хотел поблагодарить его за то, что он напомнил мне о времени возвращения в Атланту, о котором я чуть не забыл.

– Хорошо, мне пора. Постарайся удержать аборигенов от восстания.

– Тим, – сказал я, – есть еще кое-что.

Но на линии уже наступила тишина.

– Ты дерьмо, Тим, задница. Ты это знаешь?

Через две минуты позвонила Брук.

– Ты где? – не церемонясь, поинтересовалась она.

– В департаменте здравоохранения. Мне надо…

– Тебе надо срочно приехать сюда. Я сейчас в медэкспертизе.

– Я как раз собирался насчет этого позвонить.

Узнав, как найти медэкспертизу, я спросил:

– А что ты, собственно говоря, там делаешь? Брук, это же совсем не входит…

– Я уже говорила тебе, что работы у меня сейчас немного. Тебе необходимо срочно явиться сюда.

– Что-то произошло?

– Приезжай, – коротко ответила она и отключилась.

Пока я ставил машину возле муниципального здания, в котором помещалось отделение судебно-медицинской экспертизы, пробирался через проходную и путался в коридорах и переходах, ведущих в подвал, время шло. Оказывается, что уже больше трех часов. Можно было предположить, что к этому времени патологоанатомы почти закончат вскрытие.

И правда, дело продвинулось далеко. Это я увидел через большое окно, отделявшее административные помещения от самой анатомички. В комнате находились три человека, все в халатах, масках и перчатках. Двое склонились над телом, а третий заглядывал между их плеч. Наблюдатель, в котором я предположил Брук, поскольку фигура выглядела смутно женской, показал мне рукой направо. Я обошел столы, из которых занят был лишь один – за ним сидела секретарша средних лет, на вид едва живая, – и открыл дверь с огромной надписью: «Лаборатория вскрытия». Вошел в небольшой вестибюль, богато оснащенный халатами, перчатками, масками и прочими необходимыми в данном случае вещами, и оделся. На двери, ведущей непосредственно в лабораторию, призывали к бдительности и осторожности сразу несколько табличек.

Брук меня ждала.

– Долго ты пробирался, – заметила она.

– Даже Дедал не смог бы изобрести более запутанный лабиринт.

– Кто-кто?

– Не важно.

Она повела меня в обход двух лабораторных столов из нержавеющей стали. Один был пуст, на втором покоилось накрытое тело. На третьем столе лежала Глэдис Томас. Но она совсем не походила на Глэдис Томас: грудина была открыта, и ее содержимое лежало на столе на расстоянии нескольких футов от самого тела.

Брук представила меня доктору по имени Луис Гонсалес. Он был стажером – второй год проходил переподготовку по судебной медицине. Помощника звали Питер. Казалось, ему здесь очень плохо. После первых же приветствий доктор Гонсалес поинтересовался: