Бунтарь. За вольную волю! - Юрий Корчевский

Михаил ошарашен был. С первого дня своего появления перед Аверкием тот понял, что самозванец перед ним, и наблюдал. А Михаил, не зная, всё время под топором палача ходил. От услышанного мороз по коже прошёл, волосы дыбом, как осознал, что по лезвию бритвы прошёл и не оскользнулся. Некоторое время молчали, потом монах спросил:

– Приехал-то зачем? Покаяться?

– Совета испросить, как дальше жить? Много ошибок в жизни совершил, ноне Пожарскому помогаю. А смысла жизни не нахожу.

– Как философ говоришь. Ты ведь не дворянин?

Михаил мотнул головой отрицательно.

– Живи честно, по правде, по заповедям Христовым. Всё и наладится.

Проницателен Авраамий и чужие секреты хранить умеет, за столько лет не выдал. Открыться ему, что не этого времени он, родился спустя четыре века? Авраамий почувствовал, что не до конца Михаил открылся.

– Ещё что-то сказать хочешь?

– Хочу, но не могу, не пришло ещё время.

– Неволить не буду, да и права не имею. Поздно уже, иди почивать, да храни тебя Господь!

Михаил откланялся, отправился в корпус для паломников. Хотел обдумать за ночь, может, стоит открыться Аверкию? К утру погода резко испортилась, подул ветер, стал волну поднимать, по небу тучи побежали одна чернее другой. Ратники после заутрени к Михаилу подошли.

– Корабельщики готовятся отплывать. Говорят, штормы здесь долгие бывают.

– Собирайте вещи, мы с ними пойдём.

Привет от Пожарского Авраамию передал, поговорил по душам, пора в обратный путь.

Этот же коч, на котором на остров приплыли, пустился в обратный путь. Коч – судно поморское, специфическое, днище корабля круглое, как орех. Если во время плавания корабль на ледяное поле попадёт, льдинами его не раздавит, как обычные суда, а выдавит наверх. На носу и корме каюты, между ними трюм для товаров и рыбы. Так же на носу и корме по якорю в четыре с половиной пуда. Если судно на льдину оказалось выдавлено, со стороны носа или кормы на удалении в сотню саженей вырубали топорами лунку, бросали якорь, а потом всей командой за канат или цепь судно подтягивали. Так и выбирались к чистой воде. Но и отрицательные моменты были, судёнышко рыскало на ходу, и остойчивость в непогоду была неважной из-за ровного и круглого днища. Всё познаётся с опытом. На остров шли по хорошей погоде, а обратно по ветру, по волнам. Порывистый ветер то надувал парус так, что мачта угрожающе скрипела, то обвисал безвольно, когда стихал порыв. Судно раскачивалось с борта на борт, вода заливала палубу и стекала.

Михаил с обоими ратниками, как и другие паломники, находились в трюме, на палубе невозможно – холодный ветер и вода. Вмиг мокрый будешь и замёрзнешь, температура градуса два-три имела. Все, кто находился в трюме, молились за благополучный переход. Михаил уповал на опыт кормчего и команды. Вот кому приходилось туго, парус то перекладывали, то подтягивали шкотами, уменьшая парусность, чтобы мачта не сломалась.

Трюм скудно освещён масляным светильником в медном корпусе, что подвешен на цепочке. Светильник при качке раскачивается, по бортам причудливые тени перемещаются, нагоняя страх на паломников. Некоторые непрерывно читали молитвы, помогало мало, людей начало укачивать. Сначала головокружение, потом тошнота и рвота. Сначала выбегали на палубу, но через пару суток и сил не было. Качка выматывала, есть никто не мог. Дни в этих местах короткие, всего пару часов, а вскоре и вовсе полярная ночь наступит. Команда судна вымоталась, но уже надежда появилась, поскольку вдали появилась узкая полоска земли. Михаил вышел подышать свежим воздухом, в трюме воздух спёртый. Сильный шквал налетел, да с дождём. Раздался треск, парус лопнул, повиснув двумя половинками. Команда засуетилась, забегала. Сняли разорванный парус, принесли из шкиперских запасов запасной, не раз латанный. Корабль без паруса ход потерял, руля не слушался, его боком к волне разворачивать стало. Как волна в бок бьёт, коч едва не на бок ложится, из трюма крики, люди испуганы. Буквально героическими усилиями, едва держась за раскачивающуюся мачту, заменили парус. Кормчий у руля стоит, весь мокрый и озябший, корабль по ветру поставил, кормой к волне, качка сразу меньше стала. И через несколько часов пристали к долгожданному причалу. Бледные от качки и измотанные паломники сошли на берег. Многие от радости падали на колени, целовали землю. Михаил с ратниками на постоялый двор направился. В это время повалил снег, да такой, что в нескольких шагах не видно ничего. Воины перекрестились. Если бы снег застал в море, судно могло разбиться о скалы. Для ориентировки корабелы ставили на берегу знаки – каменные пирамидки или кресты, но в такую погоду их не увидишь. На постоялом дворе тепло, из поварни пахнет вкусно. После вынужденной голодовки желудки сразу спазмом свело. Хотелось кушать и согреться.

Сразу стол в углу заняли. Михаил подогретого вина заказал, на манер грога, да щи с потрошками, да мяса с пшённой кашей. Ели не спеша, наслаждаясь теплом и безопасностью, едой. Только тот, кто попадал на утлом кораблике в шторм, может оценить твёрдость и надёжность земли. В обычной жизни никто этого не замечает.

Михаил наслаждался тёплой и мягкой постелью. За окном ветер свищет, в комнате покойно. Выспался от души, посмотрел на оконце – темно. Снова уснул, проснулся – за окном темно. Встал, привёл себя в порядок, спустился в трапезную, а здесь уже ратники за трапезой сидят.

– Здоров же ты спать, князь!

Оказалось – ночь, короткий день и вечер в постели провёл. Аппетит разгулялся, поел. Вышел на крыльцо как был – в рубахе, без верхней одежды и сразу назад. Ветер с ног сбивает, снег глаза залепил. Нечего и думать утром выезжать. Пусть местные проложат санный путь, иначе по снежной целине заблудиться пара пустяков. Учитывая малонаселённую местность, все шансы замёрзнуть или умереть от голода, заблудившись. Вспомнилась ирландская шутка: «Вам не нравится погода? Подождите полчаса, она станет ещё хуже!»

Снежная буря продолжалась три дня кряду. Сугробы намело по колено, и это между избой постоялого двора и конюшней. Когда снегопад прекратился, Михаил с ратниками отправился на торг, покупать тёплые попоны для лошадей. Сиднем сидеть пришлось ещё два дня, когда хозяин известил, что пришёл первый обоз в город.

Следующим днём оседлали лошадей, у городских ворот дождались небольшого обоза, пристроились за ними, так надёжнее. За купцами с трудом, увязая в снегу, добрались до Холмогор. А дальше проще, на Каргополь, потом на Белоозеро, потом и вовсе дорога накатана и снегу значительно меньше. Всё же в Белоозере государева казна, сюда из столицы посыльные и чиновники наведываются. Из Белоозера на Пертону, ныне Пошехонье, Ярославль – и здравствуй, столица! Большое кольцо по северу государства описали. И везде видели запустение, нищету.

Начиная с 1618 года пополнение казны стало главным в деятельности Земского собора. Всех купцов и промышленников обложили «пятиной», то есть двадцать процентов налога на прибыль. Выручили «именитые люди» Строгановы, предоставившие собору ссуду деньгами и товарами. Деньги пошли на выплату жалованья служивым людям. Даже иностранные государи помогали. Так, персидский шах Аббас прислал Москве слитков серебра на семь тысяч рублей. Англия согласилась быть посредником в переговорах со Швецией. Шведы понимали, что удержать захваченные во время Смутного времени российские земли они не в состоянии, старались найти выход. В феврале 1617 года в деревне Столбово был заключён мир на невыгодных для России условиях. К Швеции отошло всё побережье Балтики и северные берега Ладожского озера, а кроме того, Россия должна была выплатить контрибуцию. Но Швеция вернула Великий Новгород и другие, исконно русские города. Горожане устраивали мятежи, шведы теряли воинов и решили города вернуть.